Вольтерьянец. Всеволод Соловьев

могут принести и огромную пользу, и вред огромный. Не знаю, удачно ли будет мое сравнение, но я скажу, вспомнив недавний мой разговор с одним знаменитым английским медиком, который делает наблюдения над ядовитыми веществами. Мышьяк – страшный и могучий яд, но все зависит от того, в чьих он руках и как им пользуются. Мышьяк может сразу убить человека, заставить его умереть в страшных мучениях и в то же время, судя по наблюдениям и опытам медика, о котором я говорю, этот же мышьяк, принятый в известных дозах и надлежащим образом, излечивает многие болезни.

      Цесаревич задумался.

      – Да, пожалуй, ты прав, и если ты, действительно, умеешь обращаться с господином Вольтером, то это еще грех небольшой. Но все же тебе от этого не легче; раз убедят, кого следует, что ты вольтерьянец – ты пропал. Отставят тебя от службы – это, конечно, и без всяких просьб твоих и хлопот отставят – но при этом тебя не пустят ни в Гатчину, ни даже в деревню, пожалуй, а попросят поселиться в каком-нибудь ином месте, для тебя совсем неудобном.

      Таня невольно побледнела. Некоторое беспокойство выразилось и на лице Сергея.

      – Зачем вы меня пугаете, ваше высочество, – сказал он. – Я надеюсь на защиту друзей моих, которые не дадут меня в обиду. Я твердо рассчитываю на справедливость государыни, я докажу ей, что я вовсе не вольтерьянец в том смысле, какой может считаться предосудительным.

      – Только будь осторожен, – заметил цесаревич, – и о твоих делах нужно хорошенько теперь подумать. Я соображу кое-что и потолкуем.

      Скоро в разговорах, расспросах и Сергей и Таня, да и сам цесаревич забыли об опасных предзнаменованиях, вызванных пущенным мстительным Зубовым словом «вольтерьянец».

      Только Моська, продолжавший неподвижно стоять за креслом Тани, не забыл об этом. С его лица сошло вдруг блаженное выражение, он снова сморщился, нахмурился и что-то шептал про себя.

      Наконец, улучив удобную минуту, он подкрался к Сергею и пропищал ему на ухо:

      – Вот, батюшка, еще в Горбатовском толковал я, никакого прока от вашего Вольтера не будет, так ты меня с французом взашей гнал! Ан и правду говорил я тогда, напакостит тебе господин Вольтер – что мы тогда сделаем?!

      – О чем это он шепчется? – спросил цесаревич, заметив карлика.

      – О том же, ваше высочество, о Вольтере… тоже пугает.

      – Так и ты, любезный, знаком с этим господином? – с улыбкой обратился Павел к Моське.

      – А то как же, ваше императорское высочество, – запищал карлик, – я книжки-то его, сочинения эти, сам от доски до доски раз десяток перечитывал, только многого понять не мог, потому – глупости, сущие пустяки там написаны… Пустой это человек, господин Вольтер, доложу я вашему императорскому высочеству, уж поверьте, совсем пустяшный – француз, одно слово!..

      Цесаревич подозвал к себе Моську и с видимым удовольствием начал его расспрашивать.

      Сергей и Таня были предоставлены самим себе, но разговор их все как-то не вязался – они не могли еще сладить со своим волнением и радостью.

      XV. Иные