Фиеста. Эрнест Хемингуэй

заднюю комнату.

      – Кто такие твои приятели? – спросила Жоржет.

      – Писатели и художники.

      – Их пропасть в этом районе.

      – Слишком много.

      – Слишком. Хотя кое-кто хорошо зарабатывает.

      – О да.

      Мы кончили ужинать и допили вино.

      – Пойдем, – сказал я. – Кофе будем пить с ними.

      Жоржет открыла сумочку и, смотрясь в зеркальце, провела несколько раз пуховкой по лицу, подкрасила губы и поправила шляпу.

      – Идем, – сказала она.

      Мы вошли в переполненную публикой комнату; Брэддокс и остальные мужчины за столом встали.

      – Позвольте представить вам мою невесту, мадемуазель Жоржет Леблан, – сказал я.

      Жоржет улыбнулась своей чарующей улыбкой, и мы все по очереди пожали руки.

      – Скажите, вы родственница певицы Жоржет Леблан? – спросила миссис Брэддокс.

      – Не знаю такой, – ответила Жоржет.

      – Но вас зовут так же, – приветливо сказала миссис Брэддокс.

      – Нет, – сказала Жоржет. – Ничего подобного. Моя фамилия Хобэн.

      – Но ведь мистер Барнс представил вас как мадемуазель Жоржет Леблан. Разве нет? – настаивала миссис Брэддокс, которая от возбуждения, что говорит по-французски, плохо понимала смысл своих слов.

      – Он дурак, – сказала Жоржет.

      – Ах, значит, это шутка, – сказала миссис Брэддокс.

      – Да, – сказала Жоржет. – Чтобы посмеяться.

      – Слышишь, Генри? – крикнула миссис Брэддокс через весь стол своему мужу. – Мистер Барнс представил свою невесту как мадемуазель Леблан, а на самом деле ее фамилия Хобэн.

      – Конечно, дорогая! Мадемуазель Хобэн, – я давно с нею знаком.

      – Скажите, мадемуазель Хобэн, – заговорила Фрэнсис Клайн, произнося французские слова очень быстро и, по-видимому, не испытывая, подобно миссис Брэддокс, ни особенной гордости, ни удивления от того, что у нее действительно получается по-французски, – вы давно в Париже? Вам нравится здесь? Вы любите Париж, правда?

      – Кто это такая? – Жоржет повернулась ко мне. – Нужно мне с ней разговаривать?

      Она повернулась к Фрэнсис, которая сидела улыбаясь, сложив руки, прямо держа голову на длинной шее и выпятив губы, готовая снова заговорить.

      – Нет, я не люблю Парижа. Здесь дорого и грязно.

      – Что вы? Я нахожу, что Париж необыкновенно чистый город. Один из самых чистых городов в Европе.

      – А по-моему, грязный.

      – Как странно! Может быть, вы недавно здесь живете?

      – Достаточно давно.

      – Но здесь очень славные люди. С этим нельзя не согласиться.

      Жоржет повернулась ко мне:

      – Миленькие у тебя друзья.

      Фрэнсис была слегка пьяна, и ей хотелось продолжать разговор, но подали кофе, и Лавинь принес ликеры, а после мы все вышли и отправились в дансинг, о котором говорили Брэддоксы.

      Дансинг оказался «Bal Musette» около Пантеона. Пять вечеров в неделю здесь танцевали рабочие этого района, но один вечер в неделю помещение превращалось в дансинг. В понедельник вечером было закрыто. Когда мы приехали,