Дочь Великой Степи. Витольд Недозор

поднялось уже высоко, туман в ложбинках рассеялся, и густо пропитавшаяся росой трава мочила ветхие постолы. И вся пробуждающаяся степь звенела пересвистом и щебетаньем птиц, жужжанием и стрекотом насекомой мелочи, шелестом листьев и трав. Острые запахи шалфея, донника, полыни наполняли воздух густым медовым духом, так что голова иной раз кружилась, точно и вправду от чаши хмельного меда.

      Зиндра и не заметила, как дошла. Встревожилась она уже возле самой деревни.

      Все почти так же, как прежде… Вот взгорок, на котором они с Яром играли малышами, вот высохшие кусты… Но откуда этот запах горелого дерева и… и еще чего-то, загодя страшного, хотя неведомого прежде? Случился пожар? Или еще что иное, много худшее?!

      Вот с этого холмика уже должно быть видно село. Уже распахнулся горизонт, открывая широкую пойму, заросшую камышом и ивами, излучину широкой реки, плавно текущей к югу…

      Но Конской Гривы не было.

      Вдоль берега реки, словно гнилые зубы старого черепа, высунувшегося из осевшего могильника, скалился ряд закопченных очагов. А где же деревня – землянки, вытащенные на берег лодки, телеги? Где, наконец, люди ее йера?

      Оцепенев, девушка подошла к тому, что было ее родным поселением. Впилась ногтями в ладонь, чтобы хоть что-то – пусть даже боль! – оставалось прежним в этом невероятно изменившемся мире.

      Жилища тихо проседали, дыша уже прогоревшими кострищами. Чернели ребра высоких плетней.

      И стойкий, не сдуваемый никакими ветрами запах горелой плоти коснулся ее ноздрей.

      Промелькнула мысль, что человек не мог этого сделать. Наверняка это сотворили темные демоны, слуги Вийу, а может, а может быть, и сам Качей, Жнец душ. Зиндре почудилось, что сюда уже мчатся в вихрях земного праха демоны тьмы, раскрывая ледяные жестокие очи… Ужас, лютый ужас!

      Но Зиндра не побежала, а медленно побрела вдоль того, что совсем недавно было домами. В ее душе уже не оставалось места для ужаса.

      Вот жилище старого Аспаруга. Не жилище – руины его, по-прежнему самые обширные в йере…

      «Как же! – отпускал язвительные замечания старейшина, когда кто-то сомневался в его словах. – Ты из меня дурака-то не делай. Ты по сказам, быличкам да по басням бродяг всяких судишь. А я до Ра ходил, я в Небесные горы ходил и по Янтарной дороге аж до истоков Дан-Абры. Думаешь, из ума выжил?»

      Теперь он лежит где-то там, под руинами, и от него веет мертвым молчанием.

      Вот жилище знахарки Зрины, матери Гелы. Теперь на месте полуземлянки – рыхлый холмик, из которого торчат лозины каркаса да еще сверху валяется отрубленная девичья ладонь, сжатая словно бы в смертной муке. Или и вправду в ней?

      Вот груда головешек и обугленных бревен на месте жилища старой Вейги. И Зиндра сперва не поняла, что это за странный черно-белый камень венчает развалины… А потом в ужасе закричала.

      То был обгоревший человеческий череп, оскаливший широкую пасть с молодыми зубами – крепкими, белыми.

      Яр… Суженый…

      Сердце