Дмитрий Быков 20 лет спустя. Хроники «Московской комсомолки». Евгений Ю. Додолев

я помню, в Чечне мэр пока не был, даром что в Севастополе бывал неоднократно и без спросу. Это тем более вопиющий перекос, что Севастополь пока все-таки территория другого государства, а Чечня, говорят, – нашего. Крупный план московского мэра в окопах, в камуфляжной кепке, а лучше бы в ожерелье из трофейных зубов немедленно поднимет его рейтинг так, что Лужков перепутит всякого Путина.

      Пора прекратить двусмысленную ситуацию с потенциальным президентством. Эти игры в кошки-мышки с общественным мнением давно надоели этому последнему. Пора признать, что никакими вторыми ролями Юрий Михайлович удовлетворяться не собирается. Евгений Максимович явно взялся разыгрывать собственную карту. У Лужкова куда больше плюсов: он моложе, он лучше говорит, у него есть все задатки шоумена, и вечно быть пьедесталом для соратника он, кажется, не намерен. Евгению Максимовичу кто-нибудь должен объяснить, кто в доме хозяин. Иначе его рейтинг и дальше будет расти за счет рейтинга Юрия Михайловича, который, собственно, и выступает главным стенобитным тараном в антикремлевской кампании 1999—2000 годов.

      Пора заговорить о Кремле в тех же выражениях, в каких о нем говорят и пишут ручные издания Юрия Михайловича. Когда-то Геннадий Андреевич Зюганов, а еще до него – Руслан Имранович Хасбулатов здорово подрастили себе рейтинг намеками на нездоровый образ жизни президента. Пока нападки Юрия Михайловича на Ельцина носят именно что половинчатый характер, тогда как всякому непредвзятому человеку видно, что он сдерживается изо всех сил. Хватит. Пришло время прямо сказать этому человеку (которому Лужков на самом деле, конечно, ничем не обязан), что он зажился на свете. Поскольку кремлевское чиновничество тоже по большей части проживает в Москве, следует основательно прошерстить соблюдение ими жилищного законодательства (смотри пункт о Доренко).

      Наконец, полезно помнить, что самым неисчерпаемым ресурсом России является страх. Он заложен в нас генетически и передавался из поколения в поколение. Исходя из этого, имеет смысл вернуть институт дворничества, совершенно разрушенный перестройкой. Дворник (в тех домах, где он есть), – жалкое приложение к метле или снегокидательной лопате. Дворник в блаженные тридцатые-пятидесятые годы, когда москвичи были так благодарны за свое вечное детство, был фигура номер один. Его боялись. Он доносил в инстанции. Он приходил ночью в качестве понятого. Ему кое-что перепадало при обысках и конфискациях. Он знал все про всех. Его борода была для многих страшнее, чем кое-чьи усы. Надо вернуть дворнику его статус. Не говоря уже о том, что в каждом доме есть активисты (только позови), готовые по первому слову властей сообщить о своих соседях все. Включая среднее количество фрикций, определяемое по стону кровати. Стены в большинстве наших домов в смысле звукоизоляции остаются бумажными.

      Поскольку в современной Москве, в силу сложившейся тут ситуации, нет людей, за которыми чего-нибудь сомнительного