Коллекция поцелуев. Венди Хиггинс

другим способом, то найду тебя и так двину по яйцам, что они подскочат к глотке и ты задохнешься.

      Я бы сказала, что на Роба мои слова произвели самое правильное впечатление.

      – Ты меня понял? – Я все еще улыбалась во весь рот.

      – Д-да, – выдавил он.

      – Пойдем, Зеб.

      Толпа расступилась, и мы пошли к машине. Вся остановка продолжала пялиться на нас, пока мы не свернули за угол и Зеб наконец‐то смог выдохнуть.

      – Это было самое крутое, что я когда‐либо наблюдал! Ты видела его лицо? Бесценное зрелище.

      Он залился смехом и хлопнул себя по коленям. Я тоже засмеялась, впервые за сегодняшний день. На самом деле я чувствовала себя гораздо лучше, выпустив пар на бедного паренька.

      – Черт возьми, Зэй, ты самая клевая сестра на свете.

      – Спасибо. Только не говори «черт».

      – Я слышал, ты тоже так говоришь.

      Я вздохнула. Лицемерие – это совсем не круто.

      – Ладно, тогда прощаю.

      Мы улыбнулись друг другу, и я подумала, как же хорошо иметь рядом кого‐то родного.

      Глава пятая

      БОЖЕ, ТОЛЬКО НЕ это. Очередной день поэзии. Я опустила голову на парту. Прошлой ночью мама попросила меня начать собирать вещи и снять все постеры со стен. Наш дом перестал быть нашим. Я не хотела там находиться, равно как и здесь. Я нигде не хотела быть. В тот момент я ненавидела всех и вся. Поэтому, когда пришел черед достать листочки и написать еще один стих, посвященный какому‐то определенному предмету, я выбрала жалкую, уродливую, квадратную картонную коробку. Миссис Уорфилд наверняка не поймет, за что такое проклятие пало на весь род коробок, но мне было на это наплевать. Закончив, я снова опустила голову на парту.

      – Настало время для наших ежедневных анонимных чтений! – Миссис Уорфилд прямо‐таки сияла, произнося эти слова радостным голосом.

      Моя голова продолжала лежать на парте, поскольку я была абсолютно уверена, что чушь, написанную мной вчера, она бы ни за что не выбрала. И все же я прислушалась, с интересом ожидая, чья же душа сегодня будет выставлена напоказ.

      – «Грусть», – голос ее звучал столь тоскливо, что мурашки невольно пробежали по коже.

      Ты идешь понурая, на твоем лице лишь скорбь.

      Я смотрю на тебя и вижу тучу среди облаков,

      Их улыбки лживы, твоя печаль – нет.

      Грусть.

      И даже глоток любимого сока не может вернуть тебя к жизни.

      Я подняла голову и посмотрела на миссис Уорфилд так, будто не совсем поняла ее. Однако она продолжала, не зная, что внутри у меня ураган.

      Кто же украл все твои краски, о прекрасный цветок?

      Росу с твоих нежных лепестков?

      Мягкость твоих губ?

      Грусть.

      На душе была гроза, как у тучи в стихотворении. Я села ровно, аплодируя вместе со всеми. Это не могло быть простым совпадением. А может, я просто эгоистка, и это вообще не обо мне? Любой в «Пиктоне», помимо меня, мог пить детский сок, а я этого просто не замечала. Но что если это все‐таки обо мне?