Мир госпожи Малиновской. Тадеуш Доленга-Мостович

каждый проект с точки зрения эстетики, полезности строительства и его длительности. Стороны правовую и финансовую прорабатывал Малиновский, а окончательное решение принимал Ягода, после чего акты шли к директору на утверждение.

      Два года назад, когда Борович получил эту должность, его еще интересовали все эти планы, стили, целесообразность строительства. Он вел переписку с просителями, требовал изменений, переделок, улучшений, а те проекты, которые ему нравились, пытался продвигать. Теперь же он исполнял свои обязанности механически. Проверял, рассчитывал, фиксировал, после чего к верхнему правому углу акта цеплял скрепкой листок с примерно таким текстом: «Противоречит параграфу 23 устава от такого-то числа, не соответствует пунктам 3, 7 и 14 предписаний от такого-то числа, не соответствует правилам строительного фонда, статье 9, части „с“».

      Нередко Ягода, который фанатично продвигал строительство, возвращал ему замечания со словами:

      – Господин Борович, так нельзя. Вызовите клиента и объясните ему, в чем он неправ. Тут очевидно незнание предписаний. Мы не можем погрязать в бюрократии.

      – Но дом уже возведен под крышу, что-то менять там поздно, – возражал Борович.

      – Значит, нам придется пойти на какие-то уступки.

      – Против устава?

      – Устав – для людей, не люди для устава, – заявлял Ягода.

      Порой еще и добавлял:

      – Из-за этой австрийской формальности все рухнет.

      Сам же был если не формалистом, то по меньшей мере ригористом. Все уставы и предписания он знал наизусть, к тому же его родиной были территории, при Разделах[2] отошедшие к Австрии. Возможно, поэтому он не выносил ничего, что напоминало ему Австрию. Было это всем известной слабостью Ягоды. Если он пускался в какую-то дискуссию, а кто-то начинал говорить об австрийскости его взглядов, он сразу же пасовал.

      Борович положил на стол Малиновского уже вторую проработанную папку, когда тот наконец явился. Был в светлом – слишком светлом для конторы – костюме, его дополнял ярко-синий галстук. Он поздоровался с Боровичем, как всегда, с ни к чему не обязывающей сердечностью.

      – Ты приехал! Прекрасно выглядишь! Мы по тебе соскучились. Дважды приходил к тебе барон Денхофф. Очаровательный человек. Господин из господинов… Да. Чудесная нынче погода. Ну, и как ты?… – Не дожидаясь ответа, обратился к Ягоде: – Здорово, Кази! Не злись из-за того, что я припозднился. Видишь ли, трамваи очень часто того…

      Ягода молча пожал ему руку и вернулся к работе. Заговорил лишь какое-то время спустя:

      – Вам не кажется, господин Борович, что некоторые тут и до самой смерти не отвыкнут от школярских отговорок?

      – Кази, ты это меня имеешь в виду? – вскинулся Малиновский.

      – Тебя.

      – Ну, знаешь ли!..

      – Знаю.

      Борович бросил взгляд на вскинутые в возмущении руки Малиновского. На пальце правой руки блестел сапфир в старой ренессансной оправе – перстень госпожи Богны. Это было действительно больно и невероятно обидно. «Обидно

2

Имеются в виду три Раздела Польши в конце XVIII века, в результате которых польское государство исчезло с политических карт Европы до 1918 года. Его территория была разделена между Германией, Австро-Венгрией и Россией.