Утятинский летописец. Евгения Черноусова

своей книги. К десяти нужно в поликлинику. Часа два-три эта дурацкая диспансеризация займет. Может, попросить Юрку освободить ее от этой формальности?  Елена Игнатьевна писала легко, но впервые перенеся написанный пером текст на компьютер, ошалела от возможностей правки текста.  Через некоторое время она поняла, что из документального текста кроит беллетристику. Хорошо подумав, скопировала текст в ту же папку «Коневич» и переименовала его. Теперь один документ назывался «Утятинский летописец», а другой – «Лебединая песня Василия Коневича». И Елена Игнатьевна смеясь сказала Лене Шпильман, что мечется между ними как диккенсовский мистер Дик между Мемориалом об отрубленной голове Карла Первого и судебными документами для переписки. Тем не менее, работа продвигалась, и накануне она дошла до главы про убийство Василия Михайловича Коневича.

      Глава 2

      Убийство Василия Ивановича Коневича, старшего сына утятинского  предводителя дворянства, потрясло всю губернию. Первое следствие по этому делу проводилось «по горячим следам» сотрудниками временного отделения утятинской полиции и заключило, что Коневич покончил жизнь самоубийством.  Якобы Василий Михайлович писал стихи, а потом вдруг в лирическом настроении вышел на балкон и бросился с него вниз головой. Когда сведения о случившемся дошли до гражданского губернатора, следствие было возобновлено. Губернатор отправил на место преступления старшего советника губернского правления Шилова.

      И теперь Григорий Алексеевич Шилов, остановившийся в номерах при трактире Попова, подходил к зданию присутственных мест, где уездное полицейское управление занимало шесть комнат. Представившись полицейскому исправнику, возглавлявшему управление, он попросил познакомить его с предварительными протоколами и вызвать пристава стана, который возглавлял временное отделение.

      – А вот медицинский протокол, – спросил Шилов. –  Врач Зильбер, занимавшийся осмотром трупа, констатировал, что причиной смерти стало сдавление в паху. Как же это согласуется с окончательным выводом о самоубийстве?

      Дородный становой пристав, вытирая пот со лба и обширной лысины, сказал:

      – Вердикт врача не стали подвергать огласке по этическим причинам.

      – Не подвергли огласке – это правильно… но как могли вывод такой сделать?

      – Но ведь есть еще медицинский протокол, подписанный врачом Зайончковским.

      – Очень пространный протокол. Из него губернские врачи никакого вывода сделать не могли. Ну, полно, Илья Пантелеевич. Я ведь ни в чем вас не подозреваю. Михаил Васильевич, вероятно, высказывал вам какие-то соображения?

      – Михаил Васильевич… он сломлен. После смерти сына он еще держался. Но когда случилось это ужасное событие… вы слышали?

      – Что-то слышал, но даже не осмелился бы повторить. Сказки какие-то.

      – То-то и есть, что страшные сказки