Бытие техники и сингулярность. Станислав Сергеевич Бескаравайный

на каждом витке научно-технической революции. Наиболее заметным примером выступает концепция общества, в рамках которой учет и контроль должны брать на себя компьютеры: например, И. Масуда в работе «Информационное общество как постиндустриальное общество» предусматривает постепенную компьютеризацию Японии, которая в итоге должна решить проблемы личности, ведь достигается свобода самореализации. Но проблемы экономики, общества, отдельной личности не были устранены, хотя Япония уже полстолетия компьютеризуется быстрее многих других стран. Прошло тридцать лет после публикации книги И. Масуды, но даже когда пройдет пятьдесят, компьютеры не решат все проблемы людей.

      Потому технократы, под какими бы идеологическими личинами они ни выступали, оказывались в таком же тупике, что и антропоцентристы, с той только разницей, что техника обладала меньшей автономностью, чем они рассчитывали, оказывалась куда более близорука, лишена целеполагания. Качественная недостаточность техники (на фоне самого бурного ее развития) была очевидна. «Несоответствием целевой и ценностных форм рациональности определяется современная технологическая эпоха» [249, с. 42], иначе говоря, локальные требования техники, ее локальные цели, снова и снова заставляли общество поступать себе во вред, но целостное понимание задач развития (основанное на ценностях) оказывалось недостижимым. Ситуация сохранялась да начала компьютерной революции, которая бы предусматривала своей целью конструирование сознающего компьютера.

      Например, Ф. Г. Юнгер, пытаясь выйти из порочного круга инструментального определения, объявляет технику самоцелью, самодостаточным началом: «Целесообразность всегда и везде относится только к средствам, но не к достигаемой цели. Лишь в том случае, когда достигнутая цель становится средством для достижения новой цели, она в своем новом качестве средства становится целесообразной. Иными словами это отношение можно выделить так: в сфере техники существует лишь техническая целесообразность» [278, с. 121]. Подобная попытка попросту объявить средство единственной целью техники требует либо резко сужать сферу технического (фактически до предметно-орудийной деятельности), либо объявлять потребности человека целиком техническими (а это заведомая ошибка).

      Г. Маркузе прямо указывал на переворот, совершенный в отношениях человека и инструмента: «Непрерывная динамика технического прогресса проникнута теперь политическим содержанием, а Логос техники превратился в Логос непрекращающегося рабства. Освобождающая сила технологии – инструментализация вещей – обращается в оковы для освобождения, в инструментализацию человека» [141]. Но опять-таки Г. Маркузе требовал освобождения индивида, техника не в состоянии «освоить» категории любви, надежды, ненависти и т. п. Подчиняясь лишь машине общества, человек и становится «одномерным».

      Однако попытки расширить представление о технике (углубив тем самым ее смысл) никогда не прекращались