Утоли моя печали. Борис Васильев

горячительными напитками, то ли – между нами, Роман Трифонович, только между нами! – удар самурайским мечом по голове. Царь слушается всех родственников одновременно. – Федор Иванович помолчал, пригубил коньяк. – Великий князь Павел говорил своим конногвардейским приятелям, что в семье постоянные ссоры и царя никто не боится. Ты можешь себе представить, чтобы на Святой Руси не боялись помазанника Божьего? Он бесхребетен. Может быть, пока.

      – Однако в своем обращении к дворянам – так сказать, при заступлении в должность – Николай был достаточно суров. Я запомнил его выражение: «Свободы – бессмысленные мечтания».

      – В первом тексте было – «преждевременные». Документ проходил через наше министерство.

      – И вы, следовательно, его несколько поправили.

      – Слово «преждевременные» заменил на «бессмысленные» лично дядя царя. Великий князь Сергей Александрович, ваш генерал-губернатор, дорогие москвичи.

      Роман Трифонович задумчиво жевал сочную грушу, не потрудившись очистить ее от кожуры. Генерал усмехнулся:

      – Почему тебя заинтересовала эта замена одного прилагательного на другое? Какая, в сущности, разница? Слова есть слова.

      – В устах государя всея Руси слова есть программа.

      – У него нет никакой программы.

      – Тогда он поступил необдуманно. Паровоз остановить невозможно. Раздавит.

      – Это наши-то бомбисты-революционеры? Господь с тобой, Роман Трифонович.

      – Я имею в виду промышленный капитал, Федор Иванович. Он не может нормально развиваться в условиях старой формы правления. А ведь только этот паровоз способен тащить Россию вперед. Казенные заводы делают пушки, но сталь для них поставляют частные фирмы и товарищества, следовательно, им нужно предоставить те же права, что и казенным предприятиям. И в первую голову уравнять в налогах, а для малых и развивающихся частных фабрик непременнейшим образом ввести налог льготный.

      – Чтобы хозяева гребли миллионы?

      – Чтобы поскорее дали продукцию и увеличили число рабочих. Разбогатеют – сами миллионы вернут.

      – Страждуете вы своим, Роман Трифонович, – усмехнулся Олексин. – А казна пустеет. Одна коронация сколько миллионов вашему брату отвалит?

      – Жить надо по карману, – буркнул Хомяков. – А мы – по амбициям. Великая держава, великая держава! Великая держава не та, что может моим кумачом всю страну завесить, а та, в которой народ достойно живет.

      – А традиции?

      – А традиции, генерал, не в византийской пышности дворцов да церквей. Они – в скрытой теплоте патриотизма, как сказал граф Толстой. Скрытой, подчеркиваю, русской. Застенчивой, если угодно. Кстати, где Василий Иванович?

      – В Казани. Толстовщину проповедует. Совсем некстати, между прочим.

      – Чем скромнее вера, тем больше от нее проку.

      – Вера у нас – православная.

      – Вера не нуждается в прилагательных, если она вера, а не суесловие, Федор Иванович.

      – Уж не толстовец ли ты, Роман Трифонович?

      – Я