Утоли моя печали. Борис Васильев

Проводите в столовую да велите подать водки да закуски поплотнее. Или пост соблюдать начали, Олексин? Тогда прошу прощения.

      – Пешком из Сибири? – тупо спросил Иван.

      – Из Ельни! – сердито ответил Беневоленский. – Я вас из дамской постели выдернул? Виноват, простите великодушно. Обогреюсь, перекушу и уйду.

      Иван крепко обнял Аверьяна Леонидовича.

      – Это вы извините меня, дорогой мой, выпил вчера лишнего. Как всегда, впрочем. Рад, всем сердцем рад. И встрече рад, и что живой вы и… Признаться, спиваюсь помаленьку от одиночества.

      – А где же Леночка? Девочка-гречанка, которую спасли вы с Машей?

      – Лена вышла замуж, – помолчав, глухо сказал Иван. – Живет с мужем где-то… В Харькове, что ли.

      – Извините, не знал.

      – Никого в доме, кроме прислуги за все. Фекла!.. Фекла, спишь, что ли? Гостя встречай!..

      Появилась немолодая заспанная служанка, накрыла на стол, раздула самовар, недовольно ворча:

      – Сало жрут в Филиппов пост, безбожники…

      На сало и ветчину налегал Аверьян Леонидович. Изголодался, промерз, устал до изнеможения. Ивану кусок не лез в горло, и закусывал он кислой капусткой. После того как опрокинули по второй, не выдержал молчания:

      – Как же вы здесь-то оказались, Беневоленский? Неужели помиловали?

      – Черта с два они помилуют кого.

      – В отпуске, что ли? – похлопал глазами ничего пока не соображающий Иван.

      – Бежал.

      – Из Сибири?

      – Из Сибири. Точнее – из Якутии. Обождите, наемся – сам расскажу.

      – Это ж через всю Россию?..

      – Кругом. Да дайте же мне поесть, наконец!

      Выпив еще две рюмки и основательно закусив, Аверьян Леонидович вздохнул с великим облегчением. Закурил, откинулся на спинку стула. Пускал кольцами дым, о чем-то размышляя. Фекла притащила самовар, накрывала к чаю, несогласно гремя посудой.

      – Коли расположены слушать, Олексин, готов объяснить свое появление середь ночи и зимы.

      – Может, поспите сперва? – с жалостью поглядев на него, вздохнул Иван. – На вас лица нет – одна борода.

      – Не усну, пока все не расскажу. Вы знать должны, Олексин, чтобы решить, как вам поступать в отношении беглого ссыльного.

      – Ну, это уж извините…

      – Извиняться будете, когда выслушаете и, возможно, укажете мне на дверь. Я – бессрочный ссыльнопоселенец, как вам, должно быть, известно. Определен был на жительство в якутский поселок, место жительства менять, естественно, права не имел, а раз в десять дней туда наезжал урядник для контроля за ссыльными. Вот так все и шло из года в год лет восемь, что ли, как вдруг – вспышка дифтерии. Да в самой глухомани, почти на границе с Чукоткой. Врачей нет, и меня как медика мобилизуют для борьбы с эпидемией среди местного населения. Лекарств, сами догадываетесь, никаких, лечи, как сам разумеешь. А тут у шамана – якуты хоть и православные, а в глубинке шаман по-прежнему большая сила – внуки заболели, и шаманский сын сам за мной приехал: «Спаси, мол, детей, ничего не пожалею!» – «Коли, говорю, уладишь