Записки маленькой гимназистки. Записки институтки. Лидия Чарская

нищих у паперти церквей и не раз сама подавала им деньги по приказанию мамочки. Они просили «ради Христа» и протягивали за милостыней руку. Я руки за милостыней не протягивала и ничего ни у кого не просила. Значит, он не смеет называть меня так. Гнев, горечь, озлобление – все это разом закипело во мне, и, не помня себя, я схватила моего обидчика за плечи и стала трясти его изо всей силы, задыхаясь от волнения и гнева.

      – Не смей говорить так. Я не нищая! Не смей называть меня нищей! Не смей! Не смей!

      – Нет, нищая! Нет, нищая! Ты у нас из милости жить будешь. Твоя мама умерла и денег тебе не оставила. И обе вы нищие, да! – как заученный урок повторял мальчик.

      И, не зная, еще чем досадить мне, он высунул язык и стал делать перед моим лицом самые невозможные гримасы. Его брат и сестра хохотали от души, потешаясь этой сценой.

      Никогда не была я злючкой, но когда Толя обидел мою мамочку, я вынести этого не могла. Страшный порыв злобы охватил меня, и с громким криком, не задумываясь и сама не помня, что делаю, я изо всей силы толкнула моего двоюродного братца.

      Он сильно пошатнулся сначала в одну сторону, потом в другую и, чтобы удержать равновесие, схватился за стол, на котором стояла ваза. Она была очень красивая, вся расписанная цветами, аистами и какими-то смешными черноволосыми девочками в цветных длинных халатах, в высоких прическах и с раскрытыми веерами у груди.

      Стол закачался не меньше Толи. С ним закачалась и ваза с цветами и черненькими девочками. Потом ваза скользнула на пол… Раздался оглушительный треск.

      Трах!

      И черненькие девочки, и цветы, и аисты – все смешалось и исчезло в одной общей груде черепков и осколков.

      Глава пятая

      Разбитая ваза. – Тетя Нелли и дядя Мишель

      Минуту длилось гробовое молчание. На лицах детей был написан ужас. Даже Толя присмирел и вращал во все стороны испуганными глазами.

      Жорж первый нарушил молчание.

      – Остроумно! – протянул он в нос.

      Ниночка покачала своей красивой головкой, глядя на груду черепков, и произнесла значительно:

      – Любимая мамина японская ваза.

      – Ну так что же! – прикрикнул на нее старший брат. – А кто виноват?

      – Не я только! – выпалил Толя.

      – И не я! – поспешила не отстать от него Ниночка.

      – Так я, по-вашему, что ли? Остроумно! – обиделся гимназист.

      – Не ты, а Мокрица! – выкрикнула Ниночка.

      – Конечно, Мокрица! – подтвердил и Толя.

      – Мокрица и есть. Надо пожаловаться мамзельке9. Зовите сюда вашу Баварию Ивановну – то бишь Матильду Францевну. Ну, чего рты разинули! – командовал Жорж младшим детям. – Не понимаю только, чего она смотрит за вами!

      И, пожав плечами, он с видом взрослого человека заходил по зале. Ниночка и Толя скрылись в одну минуту и тотчас же снова появились в гостиной, таща за собою Матильду Францевну, ту самую клетчатую даму, которая встретила меня на вокзале.

      – Что

9

Имеется в виду гувернантка.