Кофе без сахара. Сабит Алиев

он был моим близким другом.

      Часть вторая

      Осеннее настроение овладело нами обоими, словно буйное августовское веселье умерло вместе с цветами у меня под окном, чей аромат теперь заменили запахи прелых листьев, тлеющих в куче в углу двора.

      Второй курс мы все время проводили вдвоём, настолько оба поглощённые друг другом, что не испытывали нужды в других знакомствах. У меня почти все знакомые были общие с Романом. Теперь мы вместе избавлялись от них, а новых не заводили. Но до ссор и разрывов дело не доходило. Мы встречались с ними так же часто, как и в прошлом году, ходили в гости к ним, но сами не приглашали. Геннадий Эрнестович как-то заметил: «Вас теперь водой не разольёшь. Ваша дружба нравится мне, она без зависти».

      Плечистый, кудрявый блондин, обаятельный, весельчак, плейбой, немного хищник, умный, – Роман впрямь был умный, только ум его был редкостного свойства, его, безусловно, нельзя было бы обнаружить посредством современных тестов. Он не сводился к способностям аналитика мыслить и решать поставленные задачи и не отличался особой сообразительностью или остроумием. Это была сверхъестественная способность определить истинную цену других людей, понимать их в полном смысле слова. Он обладал своеобразным видом чутья, присущим опытному барышнику, – способностью с первого взгляда отличить хорошую лошадь от плохой.

      Роман считал свое чутьё первым проклятьем его жизни, он с досадой говорил, что оно мешает ему знакомиться, довериться и жить полноценной жизнью. Кулаком мог врезать лучше всех, когда дрались, и часто меня защищал.

      А у меня наоборот, я был слишком доверчив и наивен. Не мог похвастаться своим жизненным опытом. Отец всегда говорил, что на свете больше хороших людей, чем плохих.

      Как-то, после второго семестра, летом, мы решили отметить это дело, пошли в ночной клуб «Парк». Мы нашли столик и заказали бутылку коньяка. Коньяк был не в романовском вкусе. Прозрачный, бледный, он был совсем недавнего разлива. Нам подали его в узких, как цветы, рюмках очень тонкого стекла и небольших размеров.

      – Виски – единственная вещь, в которой я знаю толк, – сказал он. – У этого пойла никудышный цвет.

      Я пожал плечами, потому что впервые пил коньяк.

      – Извините, я могу для вас из соответствующего тайника принести заплесневелую бутылку, какие специально держат для особенных людей, – как бы извиняясь, ответил официант.

      – Вот это другое дело! – сказал Роман, три минуты спустя болтая в стакане густое, как патока, зелье, оставлявшее на стекле чёрные ободки. – Они всегда прячут бутылку-другую про запас, надо только поднять шум. Давай ты тоже пробуй.

      – Я вполне доволен этим, – ответил я.

      – Ну, не знаю, конечно, кому что нравится.

      Он закурил сигару и откинулся на спинку стула, пребывая в согласии с окружающей действительностью; я тоже курил и тоже вкушал мир и покой, но уже совсем в другой действительности. И оба мы были счастливы.

      – А где Оксана? – осведомился Роман у официанта.

      – Которая?

      – Ну,