МилЛЕниум. Повесть о настоящем. Книга 5. Татьяна Вячеславовна Иванько

У меня ничего не получается с этим.

      – Это ни у кого не получается, – легко ответила она.

      Позже, глядя, как они играют с Митей в мячик на полу, не застеленном ничем, я вспоминал, как забирал его сегодня у Легостаевых. Честно сказать, за пошедшие две недели я совсем забыл, свою легенду о том, что мы с Лёлей уезжали, так много за эти две недели произошло. Я видел Лёлю совсем больной, когда она едва могла разомкнуть веки, чтобы посмотреть на меня, как много дней она мгла лишь слушать, что я говорю, не в силах отвечать. Я сидел рядом с ней, капали ей очень много, каких-то прозрачных растворов и крови тоже. Потом я заставал её сидящей, потом она стала отвечать мне и даже бледно улыбаться, касаться меня, а вскоре и выходить из палаты, пройтись в коридор.

      Столько болезни, что я совсем забыл, что врал им, Легостаевым, хорошо, что профессор сам спросил про Мадейру и хорошо, что я когда-то бывал там. В ответ на его вопрос, я ответил, что там ветрено сейчас и никто не купается, кроме русских.

      – Что и Лёля купалась?

      – Не сразу, но… конечно.

      – Да ладно, она воды боится… да ещё после аборта, это вредно, – он испытующе разглядывает меня.

      – Воды боится? Я не сказал бы…

      – Что, и плавала? – усмехнулся он, и для меня стало очевидно, что он проверяет меня и, не будь я чёртов Штирлиц давным-давно, я попался бы на его уловки.

      Но я почувствовал, я включил всю свою способность к анализу в эти мгновения и понял, что Лёля, которая удивительно танцует, вообще двигается очень изящно, не может бояться воды или не уметь плавать, очевидно, что она владеет телом, такие люди не бывают неловкими пловцами…

      – Ещё бы! Все посчитали, я чемпионку русскую привёз, – по его лицу я увидел, что попал в цель.

      Сейчас я вижу, что Лёля устала ужасно, играя с весёлым малышом, то и дело норовит прилечь, невольно, не желая показать свою слабость и Мите, и мне. Мы уложили его на диване в девять, он заснул сразу, а сами остались на кухне.

      – Ты умеешь плавать? – спросил я.

      Она засмеялась:

      – Я очень хорошо умею плавать. Это, пожалуй, мой единственный талант.

      – Не единственный, – улыбнулся я, довольный, что моя догадка оказалась такой точной.

      Но сил у неё долго сидеть и болтать со мной нет, она поднялась, пойти в ванную, обернулась ко мне:

      – Ты где спать-то собрался, герой поэмы? На коврике у порога? Не вздумай.

      – Не поместимся все, – у меня горячо стало в животе от одного этого разговора, от её улыбки.

      – Поместимся, только ты… – она смутилась немного, хмурится, – подожди… чуть-чуть подожди, ладно? Я… ну, лекарства… и вообще…

      – Я не требую ничего, – сказал я, она не знает, конечно, что мне просто лежать с ней рядом уже счастье… Лёля…

      Мне приятны его тихие объятия и то, что он, даже не предполагая, насколько я слаба сейчас, ничего не просит, кроме этих объятий. Как хорошо, что он оказался рядом в тот день, никакая «скорая» не доехала бы до меня по такой метели, и сколько бы Митя провёл времени один при моём трупе? Когда вернулся