Рассказы геолога. Повести и рассказы. Анатолий Музис

воды.

      Виталий отошел к вездеходу. У костра остался лишь Кочемасов. Нюкжин молчал, стараясь не встречаться с ним взглядом. А тот вроде и не смотрел на него, вроде в огонь смотрел. Но тихо спросил:

      – Что-нибудь неприятное?

      Удивительно обостренное чутье у Кеши. Ни чем не выдал своего настроения Нюкжин. Даже подбородок не почесал. А Кочемасов определил совершенно точно.

      – Есть немного… – Нюкжин не собирался лукавить с Кочемасовым. – Но только потом, после переговоров.

      Вернулся Донилин и поставил казан на огонь.

      – Помоешь? – спросил он Кешу. – Я пойду вздремлю минут пятьсот.

      Нюкжин выпил еще кружку крепкого чая и ушел в палатку. Предстояло подготовиться к вечернему разговору, собраться с мыслями. И написать письмо Нине. Если не отправить его с вертолетом, который прилетит за ним, то следующая оказия будет не скоро.

      Он начал с письма: «Дорогая Ниночка! Мы закончили бурение, стоим лагерем на реке Дьяске. Местность красивая, река, сопки. У меня все в порядке…» И задумался. Ждешь, ждешь возможности отправить письмо, а станешь писать и вроде не о чем. Не писать же как они барахтались в луже. Она там с ума сойдет от страха.

      «Погода стоит хорошая. В реке много рыбы… Жду твоих писем. Целую!..» И так каждый раз. Главное – подать весточку!

      Он спрятал письмо в конверт, достал дневники, разложил карту. Они неплохо, совсем неплохо прошли за шестнадцать дней. И девятнадцать скважин тоже означало полуторную норму… Оторвал кусок миллиметровки и начал вычерчивать колонки скважин: первую… вторую… Сопоставленные в один ряд они показывали заманчивую картину рыхлого покрова по маршруту.

      – Можно?

      – Пожалуйста!

      Вошел Виталий. Он помылся, переоделся в чистое и… сменил бороду аля-Рус, на аля-Швед!.. Что за страсть к перевоплощениям?

      Полевая баня на речке

      – Работаете?

      Смешно шевельнулась непривычно белая полоска верхней губы.

      – Проходите! Полы получше прикройте. Комары! – Работу пришлось отложить. Виталий все время держался особняком, в стороне. Его приход означал что-то необычное. – Садитесь!

      Нюкжин подвинулся, освобождая место на спальном мешке. Виталий присел, с любопытством осматривая жилище Нюкжина, разложенные дневники и карты, рацию у изголовья. Даже не с любопытством, а с интересом к той интеллектуальной жизни, к которой имел отношение, но почему-то пренебрег. И, как обычно, молчал. Шведская бородка придавала его лицу выражение подчеркнутой экстравагантности и в то же время делала чужим. Перед Нюкжиным сидел другой Виталий, очень уж чистый. Они все помылись и выглядели неправдоподобно чистыми. Но Виталий особенно.

      «По городскому!» – догадался Нюкжин.

      – Скучаете? – спросил он.

      – Нет. Просто все не совсем так, как представлялось.

      – А как представлялось?

      – Ну, романтика… экзотика… супермены… И золотые самородки