Бунин и евреи. Марк Уральский

обнаруживается моральное превосходство еврея, еще служат основой для сюжетного парадокса (рассказ А. Гольдебаева⁸⁴ “Жидова морда” – “Ежемесячный журнал”, 1903, № 2). Отчасти подключаясь к этой традиции, но отчасти и преодолевая ее, А. Куприн обращается сначала к попыткам анализа психологии местечкового еврейства (“Трус”, 1902; “Жидовка”, 1904), а затем и к образу еврея-художника(“Гамбринус”, 1907). <…> Психологическое разнообразие евреев-революционеров пытался художественно классифицировать Б. Савинков⁸⁵ (Ропшин) в романе “То, чего не было” (1912) – нервноэкзальтированный, возбужденный библейскими цитатами товарищ Давид из еврейской самообороны, расстрелянный жандармами; экстремист и ницшеанец Рувим Эпштейн, скатывающийся к провокаторству; упорный и сильный партиец Аркадий Розенштерн, любовно обрисованный бескомпромиссный мститель кожевник Абрам и другие. <…> Образ еврея Соловейчика, разъеденного рефлексией и логически пришедшего к самоубийству, предстал перед русским читателем в исключительно популярном в ту пору романе “Санин” (1907) М. Арцыбашева. Не менее значительным для широкого читателя был условный и символизированный образ еврейской жизни в пьесе Л. Андреева “Анатэма” (1909). Проблеме моральной цены отступничества от еврейства посвящена пьеса М. Криницкого⁸⁶ (Самыгина) “Герц Шмуйлович” (1909). Некоторые сочинения русских писателей на еврейские темы комплектовались в специализированных сборниках: “Помощь евреям, пострадавшим от неурожая” (СПб., 1901, 1903) – рассказ В. Барятинского “Горе” о мальчике, защищавшем свое национальное достоинство и исключенном из школы, стихотворение Татьяны Щепкиной-Куперник памяти И. Левитана (“… он вдохновения ей посвящал святые… И пасынка за то оплакала Россия, как сына своего оплакивает мать…”), стихотворение П. Якубовича “Именем любви’ – о сожжении марранов; “Литературно-художественный сборник” (Одесса, 1906), изданный в пользу еврейских детей, осиротевших во время одесского погрома 1905 г.: очерки В. Татаринова и П. Герцо-Виноградского⁸⁷, стихотворение А. Федорова “Евреям” (“Загадочен, как мир, твой сумрачный удел. Восстанешь ли ты вновь, непобедим и смел?”). <…> Погромы стали темой прозы и драматургииМ. Горького, А. Серафимовича (“В семье”, 1906), И. Шмелева⁸⁸ <…>и многих других. К 1907 г. можно говорить о становлении особого жанрового подвида – “отчасти ставшего уже шаблонным погромного эскиза” (“Еврейская жизнь”, 1907, № 1). <…> В период Первой мировой войны трагизм существования местечковой и непривилегированной еврейской массы, усугубленный антисемитской шпиономанией в прифронтовой полосе (стихотворение Саши Чёрного “Легенда”, 1915) и потоком из нее евреев-беженцев, нашел отражение не только в прозе (Г. Чулков, Л. Добронравов⁸⁹), но и в поэзии – сонеты “Евреи” Н. Бруни (“На тощих шеях хомуты торчат”, “Голос жизни”, 1915, № 19) и В. Пруссака (“Скитается рассеянное племя…”, в книге “Деревянный крест”, 1917). <…> Тема “евреев на войне” в 1914-16 гг. весьма популярна у многих русских беллетристов: рассказ