Убийство Командора. Книга 2. Ускользающая метафора. Харуки Мураками

я впервые увидел, как она улыбается. Та улыбка была будто яркий луч, что прорвался сквозь толщу туч и осветил какой-то особый клочок земли.

      Я спросил у Мариэ:

      – Если туда вернуться, ты сможешь узнать это место? Смотровую площадку на горе?

      – Пожалуй, да, – ответила Мариэ. – Не уверена, но, пожалуй, вспомню.

      – Прекрасно, что ты хранишь в себе ту сцену, – сказал я.

      Мариэ просто кивнула.

      Затем какое-то время мы вместе наслаждались птичьим щебетом. За окном высилось безоблачное осеннее небо. Мы думали каждый о своем.

      – Вон та картина, что стоит лицом к стене, – это что? – первой нарушила молчание Мариэ.

      Девочка показывала на тот портрет, что написал – вернее, попытался, «Мужчина с белым “субару форестером”». Чтобы не смотреть на этот холст, я прислонил его к стене да так и оставил.

      – Начатая картина. Собирался нарисовать одного человека. Но отложил на потом.

      – Покажете?

      – Покажу. Хотя она не окончена.

      Я развернул картину и поставил на мольберт. Мариэ поднялась со стула, подошла и, скрестив на груди руки, принялась ее рассматривать. В ее глазах опять вспыхнул тот резкий блеск, а губы плотно сжались едва ли не в прямую линию.

      Тот портрет я начал писать лишь в красных, зеленых и черных тонах, и мужчина, который должен был занять там свое место, отчетливо еще не проступил на холсте. Сама фигура его, набросанная углем, теперь скрывалась под красками. Он сам отказался воплощаться далее, но я понимал, что он где-то здесь. Я улавливал самую его суть – так невод охватывает рыбу, не видимую в пучине моря. Я стремился найти способ вытащить этот невод, а мужчина мне мешал. Пока мы с ним так препирались, работа над картиной приостановилась.

      – И на этом вы бросили? – спросила Мариэ.

      – Ну да. И дальше наброска продвинуться не могу.

      Мариэ тихо сказала:

      – Но даже и так портрет выглядит вполне законченным.

      Я встал рядом с девочкой и заново взглянул на холст. Неужели ей виден облик скрытого в этом мраке мужчины?

      – То есть ты считаешь, что лучше ничего уже не добавлять?

      – Ага. Мне кажется, можно все оставить, как есть.

      Я сглотнул слюну. Ее устами со мною будто говорил сам мужчина с белым «субару»: Оставь картину, как есть, не вздумай ничего добавлять.

      – Почему ты так думаешь? – спросил я.

      Мариэ ответила не сразу. Сосредоточенно посмотрев на картину еще сколько-то, она отняла руки от груди и прижала их к щекам – словно пыталась их остудить. После чего сказала:

      – В ней и так достаточно силы.

      – Достаточно силы?

      – Мне так кажется.

      – И сила эта не слишком добрая?

      Мариэ на это ничего не ответила – лишь продолжала держаться ладонями за щеки.

      – Сэнсэй, а вы хорошо знаете этого мужчину?

      Я покачал головой:

      – Нет. Признаться, я о нем не знаю ничего. Случайно встретился с ним не так давно, пока путешествовал, в каком-то городке в глуши. Мы с ним даже не разговаривали, и я