Шарада. Руслан Каштанов

стараясь держать себя в руках.

      –Но для многих.

      Он дышал глубоко и не убирал пистолета от своей головы.

      –Я творю добро, когда убиваю. С такими мыслями я подхожу к делу.

      На минуту его рассудок словно помутнился. Потом он опустил ствол, и, вроде как, стал успокаиваться. Его дыхание становилось более равномерным и спокойным.

      –Мне нужно еще воды, – сказал он. – Я выпью стаканчик-другой, и еще немного посижу, поостыну. А ты, – он посмотрел на меня, – ты можешь заниматься тем, чем хотела. Мы друг другу не помешаем.

      Мы разбрелись по комнатам: он – на кухню, я – в спальню. Взяв чистое белье и халат, я отправилась в ванну. Стоит ли говорить о том, что я закрыла за собой дверь на щеколду? Если бы имелся железный засов, я не постеснялась бы воспользоваться и им тоже.

      Долгое время мое горькое одиночество сводило меня с ума. Я прокручивала внутри себя каждую ошибку, и пыталась стереть ее огромным ластиком, и нарисовать для себя все заново, таким образом, как это могло случиться в фильме с хорошим финалом. Все счастливы. Зло наказано. Я в центре вселенной – и я сияю.

      Пожалуй, именно поэтому я часто заходила на территорию, где хранились моменты моего абсолютно неосознанного счастья. Так я спасала свое сознание, которое постоянно находилось между стремлением к здравомыслию и путешествием в белый oblivion, где меня ожидало вечное забвение.

      По собственному желанию, или против него, я возвращалась к прожитому счастью, при этом упрямо продолжая настраиваться на настоящее, на волну, где я была воином, или борцом, где я была тайным мстителем.

      Это всегда было так прекрасно – вернуться в сладостные минуты своей радости, такой чистой, такой искренней, и такой незаметной когда-то давно, в студенческие годы, и парящей где-то высоко в небе, теперь, когда наступило затмение, и ничего не видно – одни и те же тени сомнений…

      Даже не верится, что совсем недавно около меня был человек, которому я могла распахнуть двери к себе настоящей, и никак не бояться осуждения или клеветы. Словно это было не со мной. С кем-то другим…

      Пора студенчества…

      В очередной раз Тим поднял меня с дивана, чтобы как следует повеселиться. Как и всегда, я не в силах была ему отказать. Для меня камнем преткновения всегда был один риторический вопрос: к чему же тогда молодость, если потом нечего будет вспомнить в старости? Конечно же, в мои планы не входило мыслить подобным образом лет до тридцати, – это я имела возможность наблюдать со стороны на примере чужих жизней. Но упускать полученного шанса в лице неуемного парня, который вечно гнался за собственной удовлетворенностью, и в свободе права выбора я не собиралась.

      Кирилл мало что знал обо всем этом. Его постоянно посещали иллюзии на мой счет; иллюзии, за которые не стыдно; за которые не ругают. В основном, он воображал, что я по большей части домашний человек. Что я истинная домохозяйка. Собственно, я сама подсунула ему этот образ, сама не понимая, зачем. Видимо, что-то подсказало мне поступить именно так. Правота, в свою очередь, оказалась