Провидение и катастрофа в европейском романе. Мандзони и Достоевский. Стефано Мария Капилупи

[104]. На небрежный перевод при «превосходном языке оригинала» указывал и московский критик в журнале «Современник»[105].

      Что же увидели современники в романе «Обрученные», благодаря каким художественным открытиям итальянский писатель завоевал успех у публики? Европейская оценка, отраженная в первых отзывах на роман «Обрученные», как мы уже отмечали ранее, поставила автору в заслугу введение в качестве главных героев действия крестьян, простых людей. Это соответствовало конкретному запросу эпохи и отвечало новому витку развития литературы: в качестве основы общества воспринималось именно крестьянство, поскольку на его труде зиждилось благополучие других сословий. Представляя крестьян носителями высоких нравственных ценностей, Мандзони тем самым указывал на благонравную почву человеческого общества, его естественную добродетельную природу[106]. До Мандзони персонаж крестьянского происхождения никогда не становился нравственным центром литературного произведения[107].

      В целом русская оценка романа была весьма близка европейским одобрительным отзывам. Рецензия на роман «Обрученные» в «Литературной газете» Дельвига (№ 7, 1830 г.) принадлежала, вероятнее всего, О.М. Сомову[108] и, как замечает Н.П. Прожогин, давала «наглядное представление о том, что именно ценилось, а что деликатно не принималось друзьями и единомышленниками Пушкина в произведении автора итальянского исторического романа»[109]. Исследователь цитирует выдержку из русской заметки:

      Из подражателей и последователей Вальтера Скотта особенное внимание заслуживает итальянец Манцони и француз де Виньи как сочинители романов исторических. Роман первого из них «Обрученные» («I Promessi sposi»), при всем велеречии автора, при всем отменно длинном рассказе собственного романического происшествия, едва достаточного на один том, заключает в себе черты отличного достоинства: в нем видишь Италию описываемой эпохи, видишь страсти народные в борьбе с чужевластием;

      становишься как бы очевидцем ужасов чумы и голода, порывом мятежной черни и пр. пр. Все это живо, все ощутительно, верно; народные сцены изображены превосходно; кажется, чувствуешь близ себя шум и волнение толпы. Прибавим, что сочинитель с большим искусством привязал внимание и участие читателя к судьбе «обрученных», которых взял он из звания мирных поселян и бросил в самый вихрь мятежей и событий исторических, покрыв совершенной неизвестностью будущую судьбу своих героев и, можно сказать, затеряв их на время, чтобы после обрадовать читателя нечаянною с ними встречею.[110]

      Взгляд критики и передовых кругов русского общества во многом совпадал с тем, что увидели в «Обрученных» европейские литераторы. Произведение романтического толка, затрагивающее к тому же столь животрепещущую для России тему, как «страсти народные в борьбе с чужевластием», безусловно, привлекало читателей живостью, подробностями изображения итальянских

105

Современник. 1854. № 11. Новые книги. С. 1–9.

106

См.: Акименко А.А. Некоторые аспекты нравственной проблематики романа Алессандро Мандзони «Обрученные». С. 165.

107

Ср.: Сапрыкина Е.Ю. Алессандро Мандзони. С. 71.

108

См.: Виноградов В.В. Критика мнений о статьях «Литературной газеты», приписывавшихся А.С. Пушкину // Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей. М.: Художественная литература, 1961. С. 395.

109

Прожогин Н.П. Пушкин и Мандзони. С. 364.

110

Цит. по: Томашевский Б.В. Пушкин во Франции. Л.: Советский писатель, 1960. С. 401–402.