Зеленые перья. Сборник рассказов. Варвара Врановская

магазинам и встречи с друзьями – это единственное, что есть в этой дурацкой жизни. А мне хотелось большего, но я сам и не знал, чего.

      А тебе самой отчего все еще грустно? Это ведь неправда, что чувства ко мне ничего в твоей жизни не поменяли. Иначе бы ты не грустила. Вчера я видел твои фотографии, на них ты улыбаешься. Значит, все уже совсем паршиво. Я до сих пор прекрасно чувствую твое настроение, даже на расстоянии.

      Мне до сих пор не хватает тебя и, наверное, будет не хватать всегда. Это как боль в руке, которой уже нет. Фантомная боль в сердце. Хотя у меня и по твоим словам, и по моему собственному убеждению, нет сердца, так чему там болеть?

      Знаешь, милая, я и вправду совершенно аморальное существо. Ни убийства, ни зверства не пугают меня, не кажутся недопустимыми средствами. Я не осуждаю ни разврат, ни насилие. Вот только считаю их неприемлемыми для здоровой психики (но это отдельный разговор). Войны, голод, – все это закономерные этапы развития истории, и мне не жаль ни калек, ни нищих, ни умирающих от голода. Но при этом не было на свете ничего больнее тех моментов, когда ты плакала. И я готов был сделать что угодно, чтобы ты больше не расстраивалась.

      Ты никогда не слышала об этом от меня (и никогда не услышишь, даже в письмах, зачем?). Но я всегда рвал душу на части, лишь бы ты не плакала. Шел на какие угодно жертвы, терял самых близких людей, поступался принципами. И все это – молча, без пафоса. Чтобы ты не знала об этих жертвах. Твой покой… ничего не было на свете дороже. И я улыбался, когда внутри бушевал бешеный ураган.

      Теперь нет тебя, нет причины все ломать и рушить. В моей жизни все действительно хорошо: гармония с собой, дорогая мне женщина, друзья. Но нет тебя, тебя, тебя…

      У меня никогда и не было тебя по-настоящему. Сначала у тебя был жених, потом ты долго привыкала ко мне, потом были твои страхи. А я никогда не мог обнять тебя прилюдно, о поцелуях речи даже не шло. Ты любила своих родителей, друзей, своих учеников и даже свою кошку. Вальсы, музыку в стиле фолк, исторические платья, синий цвет, дождь… и меня. Где-то в середине этого списка. Я задыхался без тебя, не смея попросить, я так мечтал однажды стать самым главным человеком твоей жизни. Пусть не возлюбленным, но братом, другом, ручным зверем… Я – аморальный, бессердечный, жестокий. А ты, нежная, чуткая, хрупкая… умела ли ты любить вообще?

      Мне не за что прощать тебя – ты любила как умела и была той, кто ты есть. Мне не за что просить прощения – наш разрыв оказался для тебя желанной свободой. Нам не к чему возвращаться, нечего вспоминать. Вместе мы были несчастны. Мы квиты, любовь моя, давно квиты, по всем статьям. И все же, знаешь, я ни к кому не испытывал такого трепета, как к тебе.

      Знаешь, милая, ты ведь навсегда останешься моей. У меня есть на тебя только одно единственное право. И это право называть тебя «своей» по тому принципу, что я могу продолжать любить тебя. Моя боль, мое наваждение, мой смысл. Не так важно, что ты делаешь или говоришь. И неважно, отвечаешь ли ты взаимностью. Это даже может не иметь для тебя значения, но