Вишни на березе. Игорь Анатольевич Артеменко

расстаться; прощальные стопки «на посошок» наполнялись, строго следуя русской традиции: после «застольной», следовала «подъемная», после нее выпили «на ход ноги», затем «стременную» и «седельную»…

      – Прощай! – крикнул вслед уходящему другу Семен, словно они виделись последний раз.

      – Прощай! – махнул приятель, приникая то к одному, то к другому фонарному столбу, к несчастью, было новолуние.

      – Может, еще по одному стаканчику? – звучали где-то далеко слова Реутова.

      – Да, было бы замечательно, – хотел ответить Колесников, но у него не вырвалось ни единого слова, он с ужасом смотрел на глубокую лужу, перегородившую ему путь до остановки, где он намеревался поймать последний трамвай.

      Реутов тем временем ругался вслед водителям такси, рисующим вокруг него на дороге восьмерки. Остановив непримиримым жестом очередной автомобиль, он минуту боролся с закрытой дверью, наконец, когда дверь поддалась, залез внутрь и бухнулся на заднее пассажирское сиденье, назвав протестующему водителю свой домашний адрес.

      Ему снилось: он кружится в танце то с одной, то с другой девушкой, они удивительно похожи, у них длинные вьющиеся белокурые волосы и невероятные глаза, до того бездонные, что глядя в них можно увидеть млечный путь… Он кружится в танце и летит, летит к звездам… вдруг перед ним всплывает кошмар: лицо той, с которой он только что танцевал, сменяется на другое – жуткое, небритое, широкое, похожее на большую столовую тарелку, с маленьким носом и черными, густыми, торчащими в разные стороны усами. Чувствуется дыхание, вонючее, тошнотворное… Слышится голос, сиплый, мужской… И он просыпается в поту на заднем сиденье автомобиля – его трясет за плечи какой-то гнусный тип, тот самый, из кошмарного сна, требуя обещанный косарь за такси; он понимает, что, наконец, добрался домой.

      Аффект сапожного молотка

      Реутов проснулся от острой боли: его что-то кольнуло в живот, вскочив с кровати, он сунул руку в карман, нащупав нечто твердое, и вынул садовый секатор. Все его дальнейшие действия были неторопливы и осмысленны. Он провел рукой по небритой щеке, очумело смотря на садовые ножницы и примеряя их для бритья. Расходившись по комнате из стороны в сторону, качаясь при этом, как травинка на ветру, он нашарил в шкафу упаковку таблеток «Алкозельцер», бросил горсть в стакан, налил из-под крана холодной воды, и, недолго думая, вылил в глотку пенистую жидкость. Смотря в зеркало на опухшее лицо и мятый пиджак, он провел рукой по подбородку, на котором темная с седыми проблесками щетина была уже на полпути к бороде, и с чувством глубокого сожаления и ощущения личной потери, направился в душ.

      Обстановка в кабинете старшего следователя по особо важным делам Степанова со времени последнего визита Реутова нисколько не изменилась; разве что поменялись некоторые элементы интерьера: около низкой деревянной табуретки лежала кувалда, тщательно обмотанная клейкой лентой, чуть дальше – значительных размеров гвоздодер, на подоконнике покоился человеческий череп, с приклеенной