У нас всегда будет Париж (сборник). Рэй Брэдбери

заорал он. – Сколько!

      Хилл ухмылялся:

      – Значит, яйца с ветчиной?

      – Сколько?! Сколько?!

      – Увидимся за завтраком, – сказал мистер Хилл.

      Он захлопнул дверь. Мистер Бентли стоял, уставившись на нее. Шрамы просвечивали сквозь дверь, словно благодаря проницательности разума и зрения. Шрамы от бритвы. Шрамы от ножа. Застряли, словно сучки, в старой древесине.

      За дверью выключили свет.

      Он возвышался над телом и слышал пробуждение дома, беготню по лестницам, вопли, сдавленные крики, суматоху. Через минуту его окружат плотным кольцом. Еще через минуту завоет сирена, и замельтешат красные сполохи, захлопают автомобильные дверцы, наручники вопьются в его мясистые запястья, начнутся расспросы, разглядывание его бледного очумелого лица. А пока он просто стоял над телом, пытаясь что-то нащупать. Пистолет упал в высокую ночную ароматную траву. Воздух по-прежнему был наэлектризован, но буря прошла стороной. Зрение стало возвращаться к нему. И вот правая рука сама по себе на ощупь, как слепой крот, порылась без толку в кармане рубашки, пока не нашла то, что хотела. Он ощутил, как всем своим нешуточным весом он присаживается на корточки, едва не опрокидываясь, и склоняется над телом. Его слепая рука вытягивается и закрывает уставленные ввысь глаза мистера Хилла, а на каждое морщинистое остывающее веко накладывает по новенькой блестящей монетке.

      У него за спиной грохнула дверь. Хэтти завизжала.

      Он обернулся к ней с кривой усмешкой и услышал собственные слова:

      – Я только что проиграл пари.

      Если надломится ветка…[2]

      Стояла холодная ночь. Около двух часов поднялся ветерок.

      Листья на всех деревьях затрепетали.

      К трем ветер установился и забормотал за окном.

      Первой глаза открыла она.

      Затем по какой-то неизъяснимой причине он заворочался в полудреме.

      – Не спишь? – спросил он.

      – Не сплю, – ответила она. – Я слышала какой-то звук. Словно кто-то зовет.

      Он приподнял голову.

      Издалека донесся едва уловимый стон.

      – Слышишь? – спросила она.

      – Что?

      – Что-то стонет.

      – Что-то? – удивился он.

      – Кто-то, – сказала она. – Словно привидение.

      – Бог ты мой! Ну и ну. Который час?

      – Три часа. Жуткая пора.

      – Жуткая?

      – Помнишь, доктор Мид говорил нам в больнице, что в этот час люди просто сдаются и перестают бороться. Вот тогда-то они и умирают. В три ночи.

      – Лучше не думать об этом, – сказал он. Звук снаружи усилился.

      – Вот опять, – сказала она. – Точно привидение.

      – Господи, – прошептал он. – Какое привидение?

      – Младенец, – сказала она. – Плач младенца.

      – С каких это пор у младенцев завелись привидения? Разве в последнее время умирали младенцы? – он тихонько засмеялся.

      – Нет, – ответила она и покачала головой. – Но, может, это плач не умершего ребенка, а… не знаю. Прислушайся.

      Он стал вслушиваться, и плач повторился, очень далеко.

      – А что, если… – сказала она.

      – Что?

      – Что,

2

Строка из английской колыбельной:

Если надломится ветка,Выпадет из люльки детка.

(Прим. перев.)