Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения певицы. Алексей Беляков

не сохранился. В музее Пугачёвой он был бы экспонат, если перефразировать того же Шнурова.

* * *

      Как-то в «Доброе утро» прислал свою новую запись Эдуард Хиль – это была песня под названием «Великаны». Певец педантично приложил к этой записи оркестровую фонограмму, то есть, собственно, один аккомпанемент к песне.

      «Поскольку автором песни был наш приятель, – продолжает Дмитрий Иванов, – то мы договорились с ним и смонтировали все таким образом: куплет поет Хиль, куплет – Алла. И, не сообщая Хилю, смело пустили это в эфир. Певец такого сюрприза никак не ожидал и устроил на радио жуткий скандал: "Меня, такого популярного исполнителя – да с какой-то безвестной девчонкой!"».

      Узнав об этом, Алла рыдала и говорила: «Я ему еще докажу… Я еще буду популярнее его…».

      Многие мэтры решительно отказывались, чтобы рядом с ними в каком бы то ни было качестве находилась эта «нахалка из самодеятельности». Довольно типичный случай произошел однажды в саду «Эрмитаж».

      Предприимчивые эстрадные деятели каждое воскресенье устраивали там большие сборные концерты, где всякий доставший билет мог зараз увидеть добрую дюжину знаменитостей. Недолгое время этими представлениями ведал Лев Штейнрайх, артист Театра на Таганке и один из режиссеров «Доброго утра». Благодаря дружбе со Штейнрайхом Трифонов договорился с ним, чтобы в программу поставили его «крестницу», хотя бы с одной песней.

      Вот как об этом писал Иванов в журнале «Алла»: «Какой же жуткий скандал разразился, когда об этом узнали корифеи… Ладно уж, не стану называть имен тех, кто заходился в истерике, требуя вышвырнуть за ограду эту… как ее… Пугачёву. Сама она стояла в двух шагах от эпицентра этого позорнейшего урагана с лицом, выражавшим не то "сейчас пойду и повешусь", не то "а пошли вы все". Короче, концерт был под угрозой срыва.

      – Ребята, не могу! – сказал нам белый как мел Лёва Штейнрайх. – Мне самому она нравится. Но гляньте на них. Они же меня сожрут заживо!

      – А мы? – спросили мы.

      Лёва побледнел еще больше, хотя, уже, казалось, некуда, и крикнул страшным фальцетом:

      – Пугачёва будет в программе!

      Корифеи испуганно отошли в кусты».

      А потом на сцену вышла Пугачёва… В те времена не было никаких цветных дымов, лазерных лучей и взбесившегося полуголого балета. Глуховатый рояль и одиноко торчавший микрофон – вот и все дела. И печальная девочка, никак не одетая, никак не выглядевшая… Ладно бы еще она вышла со своим популярным «Роботом», так нет же! Она решилась исполнить песню Бориса Савельева на стихи Инны Кашежевой «Я иду из кино».

      «Я знал эту песню, – продолжает свой рассказ Иванов, – совсем не годящуюся для людей, пришедших развлечься воскресным вечерком. В ней говорилось о девочке, увидевшей в старой хронике отца, погибшего на войне. С первых же слов зал удивленно притих. Я ни звука не услышал из зала и тогда, когда песня закончилась. А потом был настоящий обвал. Пугачёву не хотели отпускать, требовали песню на "бис", требовали "Робота"…».

      Трифонов