Уничтоженная вероятность (Циклопы). Оксана Николаевна Обухова

чистосердечно поинтересовалось завьяловское лицо. Секунду на нем отражалась мыслительная работа. – Ах, по щеке… – с облегчением завершился умственный процесс. – Я не могу. Ответить. На поставленный вопрос.

      Тело горделиво выпрямилось, скрестило по-наполеоновски руки перед грудью и даже выставило ножку.

      На мощном правом бицепсе тела Бориса Завьялова удобно устроился обмотанный изолентой левый мизинец. Вчера Завьялов прищемил его болванкой. Сегодня утром погоревал, что ноготь, вероятно, слезет, но перелома-таки нет. Он обмотал ногтевую фалангу обыкновенной технической изолентой и поехал в сервис.

      «Нос можно не сворачивать», – мрачно подумал Борис, схватился за обмотанный мизинец и крепко его вывернул.

      По направлению к больнице, по проспекту, мчалась карета «скорой помощи». Сирена «скорой» оглушительно рыдала. И если бы не этот вой, то, не исключено, в сквер высыпались бы не только больничные охранники, но и половина ходячих пациентов.

      Завьялов никогда не думал, что его глотка может исполнять такие противные бабьи звуки! Его родное тело завивалось спиралью, неимоверно гнуло коленки и голосило так, что ошалевший от визгливого концерта Боря невольно выпустил мизинец.

      – Ай, ай, ай, – приседало и корчилось тело, – ай, ай, ай, как же бывает бо-о-ольно!!

      Тело приплясывало и извивалось, Завьялов схватил его за шкирку и, едва не упав от тяжести, сумел как следует тряхнуть.

      – Еще раз повторить? – наклоняя бомжеское лицо к гримасничающей физиономии, прошептал в исконно родимые, выпученные очи.

      Тело отшатнулось до скамейки, ударилось бедром и плаксиво сморщилось:

      – Не надо. Пожалуйста, не надо! От болевого шока остановится в а ш е сердце.

      – Не остановится, – не согласился Борис Михайлович. – Мое сердце и не такое выдерживало.

      На лице визави отразился уже знакомый мыслительный процесс. Тело кивнуло:

      – Согласен. Испытывало.

      – Тогда спрашиваю в самый последний раз. Кто? Ты? Такой?

      – Иннокентий, – едва не разрыдавшись от унижения и боли, представился ворюга.

      – Кеша, значит, – удовлетворенно кивнул Завянь и выпрямился. Некоторое время глядел на освещенные окна больницы, прислушивался к необычным ощущениям: впервые в жизни он чувствовал в левой грудине неприятное теснение. Запертое в ребрах сердце колотилось о костяную решетку огромным тугим мячом. Удары отдавались в трахее, заполняли уши и даже нос.

      Завьялов рванул на шее ворот замызганной футболки под олимпийкой. Продышался. Повернулся к лавочке, где расположилась его любимая куртка.

      – И что ты, Кеша, делаешь в моем теле, а?

      Кеша закрыл лицо руками – левый мизинец предупредительно оттопырился, дабы избежать болезненного соприкосновения с лбом, – и помотал опущенной головой.

      – Я не могу, – донеслось из-под ладоней, – я не имею права.

      – А я имею право? – грозно пробасил, превратившийся в бомжа Завьялов. – Я здесь на что-то имею право?!

      – Нет.

      Категорический