Нестор-летописец. Наталья Иртенина

ощупывать и оглядывать чадо. – И где же ты был, изверг!! Аж чуть голова моя не поседела! Кто тебя так измордовал?!

      – Пусти, дядька, – отбивался Несда, – никто, сам. В лесу заблудился.

      – В лесу! Боги святы! Да как ты там оказался-то ночью?

      – Не спрашивай меня ни о чем, дядька Изот. Все равно не скажу. И отцу не скажу.

      Несда всхлипнул.

      – Ну вот, и очи намокли! Ах дите ты, дите, – сжалился кормилец и прижал его к себе. – Ну, не говори, не говори. Поплачь, ежели хочется. А хозяину и не до тебя теперь. Нынче всем плакать хочется.

      Несда вырвался из объятий.

      – Что случилось, дядька? Отчего отцу не до меня?

      – Эх!

      Кормилец безнадежно махнул рукой и пошел во двор. Несда догнал его и дернул за рукав.

      – Говори!

      – Прискакал незадолго до тебя Балушка.

      – Отцов холоп? Да ведь его на весло посадили, в Корсунь…

      – То-то и оно. Он да еще двое от всего обоза остались.

      – Куманы? – задохнулся Несда.

      – Они. Одну лодью, говорит, взяли, а две сожгли. Перебили всех, ночью.

      Несда рванулся к дому, но вдруг остановился.

      – А Даньша?

      Дядька Изот молча повесил голову. От крыльца навстречу Несде, гремя бубенцами-подвесками, выбежала Баска в рубашонке без подпояски. С тихим сопеньем ткнулась ему в ноги. Он погладил сестренку по голове, взял за руку и увел в дом. В сенях ее подхватила нянька, стала выговаривать за непослушание.

      В доме было не по-утреннему безмолвно. Не сновала челядь, не перекликались весело девки-холопки, Мавра не раздавала дневные работы по хозяйству. Несда на цыпочках прошел к истобке, неприметно встал у ободверины.

      Балушка ерзал на скрыне и отчаянно вздыхал. На нем была рубаха с чужого плеча и ветхие лапти не по ноге.

      – Такие дела, хозяин…

      Поникший Захарья сидел у стола, крепко сцепив большие руки, волосы свешивались на глаза. Мавра беззвучно плакала за прялкой, вцепившись рукой в свои обереги, приколотые связкой к верхней рубахе, – крохотные медные гребешки, ковшики, гуси-лебеди.

      – Так, говоришь, до Воиня не доплыли, – молвил Захарья. По напряженному лицу было видно: он силой утверждает себя в мысли, что его лодей больше нет.

      – Уже за Росью весть донеслась, – закивал Балушка. – Гонцы переяславские оповещали. После того еще два дни плыли. Данило, шурин твой, не хотел назад поворачивать. Да лихую сторожу ты, хозяин, набрал. Иные сбегли, иные с Данилом засобачились.

      – Что ж куманов проспали? – горько спросил Захарья. – Днем собачились от страха, а ночью дрыхли преспокойно?

      Балушка исторг из себя долгое покаянное воздыхание, хотя он-то виноват ни в чем не был.

      – Думали, на правый берег поганые не полезут. – Холоп посмотрел в глаза Захарье, распрямил спину, гордо сообщил: – Две лодьи мы спасти могли, хозяин! Почитай на середину реки успели увести. С огнем только совладать не сумели. Куманы нас запаленными стрелами достали. Потом уж в воде добивали. А кто и сам потонул.

      – Своими глазами