Фимаитина. Марк Львовский

подробностях, словно изгоняя из себя увиденное, рассказал Тине о Боре и Ане. Вечером Тина потащила его в кино на фильм Германа «Мой друг Лапшин». Скорей всего, это был не тот фильм, который надо было в этот день смотреть Фиме. Ночь была кошмарной – Лапшин избивал Аню, она кричала; затоптанный чекистами, Боря смотрел на неё и выл. Потом белобрысый чекист пытался сорвать с Ани одежду, а она выскользнула из его рук и полетела…

      Гульков выпустили из милицейского участка через двое суток…

      В те дни Фима сочинил посвящённое им стихотворение. Вот оно:

      Свели двух гениев, мутантов…

      Еще качаются со сна

      Четыре скованных мустанга,

      Четыре скованных слона.

      Часы вдруг щёлкнули, и спешно

      Две волосатые руки

      Швырнули жертвенные пешки

      На смертоносные штыки.

      Их руки яростны и быстры,

      Меж ними желтая доска,

      Меж ними ненависти искры

      И одиночества тоска.

      Атаки зреют справа, слева…

      И двое рубятся в бреду,

      И умирают королевы

      На девятнадцатом ходу.

      О, жарких битв хмельное зелье!..

      И тихо пал последний слон —

      Красиво умирают звери,

      Не перекошенные злом.

      Ах, не фигурки б им, а колья!..

      Последний дьявольский прыжок,

      И мертво вытянулись кони,

      Уставясь глазом в потолок.

      Они усталы и сутулы…

      А кровь все гуще, все жирней —

      Убитые скатились туры,

      Оставив голых королей.

      И, словно ветошь, их швырнули

      В незащищённые углы.

      Метались от последней пули

      По скользким клеткам короли.

      Ничья… Они в свои каюты

      Спешат, чтоб смыть сраженья пыль.

      …Им снятся чудища-дебюты,

      Что пожирают миттельшпиль.

      И вместо тур им снятся танки,

      И вместо женщины – доска,

      Им снится грозный Капабланка

      И наблюдатель из ЦК.

      Им снится денежная речка,

      В Кремле устроенный обед,

      На Новодевичьем местечко,

      Да пара томиков побед…

      …А в зале над клочком билетным

      Кряхтит уборщица… И на

      Ристалище тысячелетнем

      Кладбищенская тишина…

      – Какое-то оно кровавое, – сказала Тина.

      – Под стать моему настроению.

      Гулькам стихотворение он не показал.

      …Но вернёмся к прерванному нами разговору в доме Валерия Николаевича.

      – И всё-таки, – сказал Фима, – я не понимаю, почему вас не отпускают.

      – Шахматные боссы убедили отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС и КГБ, что в случае моего выезда на постоянное жительство за границу, я, являясь