Люди греха и удерживающие. А. В. Гапоненко

на водку, больше, чем три поллитровки. Короче говоря, к концу нашего пира моя злость на весь чеченский народ полностью прошла, и мы даже пытались вместе с абреком петь песни, но общего репертуара для исполнения у нас не нашлось.

      Тем не менее мы с чеченцем чувствовали себя представителями одной нации – советской. У нас был общий – русский – язык, мы окончили однотипную школу, служили в одной армии, смотрели одни фильмы. Абрек, например, смотрел фильм режиссера В. Мотыля «Белое солнце пустыни» и любил, как и я, красноармейца Федора Сухова, а не бандита Абдулу, как могло показаться.

      На следующий день после застолья, к моему удивлению, голова у меня не болела. То ли жирное мясо горного барана нейтрализовало негативные последствия употребления 96 %-ного спирта, то ли задушевная застольная беседа. Мы благополучно добрались пешим ходом до ближайшей остановки автобуса, доехали на нем до аэропорта Грозный, а потом долетели на рейсовом самолете до Риги.

      Когда я рассказал Борису Курову о наших необычайных приключениях в чеченском ауле и о краже лыж, он мне поверил на слово и попросил только написать заявление на списание пропавшего спортинвентаря. Достать туристские лыжи в то время было большой проблемой, да и лишних денег у меня не было.

      Игры в диссидентство

      О. Рабин. «Натюрморт с рыбой и газетой «Правда».

      Вспоминая еще о временах студенческой жизни, отмечу, что на субботу-воскресенье мы могли себе позволить съездить на поезде в Ленинград или Москву. Ходили в столицах по музеям и выставкам, обязательно посещали последнюю премьеру в каком-нибудь модном театре. Билет в обе столицы стоил около 10 рублей в одном направлении, но студентам полагалась на каникулах 50 %-ная скидка. По приезде мы ночевали обычно одну-две ночи у знакомых. Летом знакомые москвичи и ленинградцы приезжали к нам в гости в Ригу, недельку жили у нас по домам, ездили на электричке в Юрмалу загорать и купаться. Совершался своеобразный бартерный обмен жилой площадью на время отдыха.

      Сейчас такого рода обмен жильем коммерциализировали и назвали каучсерфингом. В этой своеобразной гостиничной сети много внимания уделяется безопасности при обмене жильем на время, участники сети регистрируются через банковские платежные карты, которые позволяют полиции легко найти в случае чего нечестных людей. Для нас же достаточно было рекомендации друзей, а от краж во время отдыха в чужой квартире сдерживал простой человеческий стыд.

      Друзья в Москве ввели меня в диссидентские круги. Я ходил на собрания либеральной интеллигенции, читал машинописные экземпляры работ А. Солженицина, манифесты А. Сахарова, недоступные тогда романы М. Булгакова и Б. Пастернака. «Мастера и Маргариту» М. Булгакова я с азартом проглотил за одну ночь – на больший срок «подпольные» машинописные тексты не давали, а вот «Доктор Живаго» Б. Пастернака совсем «не пошел». Я с восторгом читал его лирические стихи, сборники которых были в свободной продаже, а вот в прозе