Сейф. Влад Спиратов

и министерством в частности, было сильным и не преодолимым. Уйти с работы – все равно, что покинуть старую жену на девятом месяце беременности ради молодой бабы. Неудобно, противно, тошно. Канцелярия наверняка поступит в соответствии с негласным распоряжением, не регистрировать увольнительные, без одобрения свыше, и документ Виктора Павловича будет брошен в корзину. Зам министр сделает вид, что ничего не видел. Поэтому если Виктор Павлович решит действовать наверняка, ему придется настоять, чтобы сотрудник канцелярии прямо при нем сделал положенную запись во входящем журнале и тогда его должны были уволить в соответствии с законом в двухнедельный срок. Но это было бы верхом неуважения ко всем элементам системы, и лишало бы Виктора Павловича некоторых полезных связей, находящихся в состоянии хрупкого баланса.

      Но более всего Виктор Павлович боялся, что увольнение спровоцирует вторую встречу с Дедушкой. И тогда у Витьки Шустрого не останется другого выхода, кроме как сгореть со стыда.

      – Нет, Лена. Я хотел, думал об этом, но твердо решил дотянуть до пенсии.

      – Так это десять лет, – воскликнула жена. – Это как еще раз школу закончить.

      – Вот и замечательно, считай, что я в первый класс пойду. Школа, это же самая золотая пора жизни.

      – Особенно если ты не учишься, – вставила жена и, скинув полушубок, села рядом с мужем на стул. – Ты такой бледненький, – она положила руку на белый лоб Виктора Павловича и погладила его так, словно бы он маленькое дитя. Если бы это сделала Даша, он бы и правда, замурлыкал от удовольствия, но ласки жены вызывали противоположные чувства и Виктор Павлович остановил ее руку.

      – Хватит уже, в самом деле. Я совершенно здоров. Ты лучше сходи за моими вещами. И почему, кстати, ты без бахил и в верхней одежде, – брезгливо возмутился Виктор Павлович.

      – Дала на лапу охраннику пятьсот рублей, представляешь? Ради тебя. А ты меня учишь, как вещи в гардероб сдавать, да еще за своим пальто гонишь. У тебя вон у кровати над тумбочкой, что за кнопка, для молодухи той, санитарки, вот вызови, скажи, чтобы принесла вещи.

      – Лентяйка, – промурлыкал Виктор Павлович и поежился в постели, – устал я, правда, потому, что нет мне ни минуты покоя. Даже сейчас, лежа тут я думаю о делах – знаешь, сколько у нас проектов не законченных, сколько всего еще предстоит сделать, чтобы экономика окрепла.

      – Ой, брось ты Витя, какая экономика. Ты уже двадцать лет только об этом и говоришь, а рубль как падал, так и падает, – Лена засмеялась, но Виктор Павлович был неумолимо серьезен, ему захотелось немного поиграть, и он, приосанившись, продолжил:

      – Экономика наша, Лена, должна еще воспрять. Конечно, для этого нужно много работать, но мы знаем, что через несколько месяцев будет положительный сдвиг.

      – Сдвиг по фазе у вас будет, ну хватит Витя.

      – Нет-нет, ты послушай, не перебивай, етить твою мать, вот вечно ты со своими шутками, а я ведь серьезным