Я не умею плакать. Александр Гутин

ногой. Ну, и чего мне обижаться?

      Логика, конечно, присутствовала. Но мне все равно было обидно за Гулю. Парень он был хороший, нравился мне, хоть и футболист из него никакой.

      Лето было. Не то июнь, не то июль, неважно. Мы забрались на стройку. Вы разве не любили в детстве играть на стройке? Там было много интересного. Из сварочных электродов можно было сделать шпаги, карбид найти тоже можно было, а потом его взрывать. Да мало ли? Настоящим мальчишкам всегда найдется дело на стройке.

      Мы сидели между третьим и недостроенным четвертым этажом дома, прямо на плите перед провалом, где еще не поставили стену, и болтали ногами. Я, Дюня, Андрюха Белый и Гуля. И тут неожиданно кто-то заорал:

      – Эй, вы что тут делаете?!

      Сторож. О нем тут ходили легенды. Огромный старик с косматой бородой и вечной ушанкой на голове, с которой он не расставался даже летом.

      Мы мгновенно подскочили и дернули наутек. Попасться этому страшному старику никто не хотел. Говорили, что рука у него была тяжелая, практически каменная, и одним ударом он мог спокойно убить человека.

      Мы бежали со всех ног, пока не выбежали через дыру в заборе на улицу. И тут до нас дошло, что Гуля остался на стройке!

      Ну, конечно! Бегать-то он не мог. Внутри похолодело.

      – Гуля… Гуля… – повторял Андрюха, который никак не мог отдышаться.

      – Да знаю я! – ответил Дюня. – Что делать-то? Убьет он Гулю!

      – Я пойду назад, – решительно сказал Андрюха.

      – Я с тобой, – кивнул я.

      – Дураки, что ли? Он и вас убьет, не только Одноногого, – побледнел Дюня.

      – А ты оставайся, если сцышь!

      – Я не сцу! Я просто помирать не хочу!

      Мы с Андрюхой ничего не ответили и направились назад, к стройке.

      На стройке было тихо.

      – Не нравится мне эта тишина, – сказал я Андрюхе.

      Тот пожал плечами.

      Ступенька за ступенькой, стараясь не шуметь, мы крались наверх, туда, откуда недавно мы бежали сломя головы. Было страшно, чего уж греха таить. Так страшно, что сосало под ложечкой.

      Но когда мы дошли до второго этажа, то неожиданно наткнулись на Гулю.

      Тот шел, как ни в чем не бывало, прихрамывая своей короткой ногой в некрасивом черном башмаке.

      – Гуля!!! – заорали мы оба. – Жив!

      – Вы чего, дураки? – удивленно посмотрел на нас тот. – Жив, конечно! Что со мной случится-то?

      – А этот… старик, ну, сторож который! Он же тебя одним ударом убить мог! У него рука, говорят, железная!

      – Не железная, а деревянная. Протез у него. Он сказал, с войны. Он меня как увидел, ну… не меня, конечно, а ногу, наверное, передумал меня бить. А может, и не хотел вовсе. Просто руку протянул, я пожал. Ну, не руку, конечно, а протез. Запутали вы меня!

      – И ничего не сказал?!

      – Сказал. Сказал, чтоб мы на стройке не гуляли, что это опасно. Он нормальный вообще, старик этот. Мне его жалко.

      – Чего это тебе его жалко? – непонимающе спросил я.

      – Ну, как же… с одной рукой живет. Бедняга.

      – Да ты сам одноногий! – выпалил