Бальмонт и Япония. Елена Дьяконова

крупный писатель, зачинатель «новой» японской прозы Фтабатэй Симэй, прозаик Утида Роан, – все это имена высокоценимых в Японии литераторов. Кроме того, существовала плеяда профессиональных переводчиков. «Переводы с русского» стали для японцев философско-литературным понятием; история становления новой национальной литературы, начавшей свое существование в конце XIX – начале XX века, связывалась с «открытием» русской литературы. Влияние русских писателей не ограничивалось лишь литературными рамками, они интересовали японцев, видимо генетически предрасположенных к восприятию – поглощению – переработке «чужого» культурного материала, и с точки зрения новых философских идей – иного миросозерцания. Например, толстовство получило в Японии распространение как ни в какой другой стране.

      Если к 1910 году японцы знали русскую классическую литературу, начиная со «Слова о полку Игореве» (перевода еще не было, но описания имелись), то в последующие несколько лет они – усилиями нескольких крупных ученых-филологов и переводчиков – познакомились и с современной им русской словесностью: прозой Максима Горького, Александра Куприна, Леонида Андреева, Бориса Зайцева, Федора Сологуба, Михаила Арцыбашева, с поэзией Бальмонта (по непостижимой игре случая едва ли не первым из новых поэтов был переведен именно Бальмонт)[88], критическими работами Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус и т. д. Причем японцы не просто знали их имена; наиболее примечательные писатели рубежа веков – Симадзаки Тосон, Акутагава Рюноскэ, Исикава Такубоку и др. (не будем утомлять читателя перечислением) – вдохновлялись русскими сочинениями, оставившими след в их собственных произведениях. К 1916 году (т. е. времени посещения Японии героем наших заметок) уже произошло важное событие в истории русско-японского сближения: в сознании японцев был преодолен некий синкретизм восприятия, русская литература воспринималась не как расплывчатое целое (так было в конце XIX и в самом начале XX века), а определились индивидуальные черты отдельных писателей: они как бы приблизились к японцам, которые стали видеть их более крупным планом. В 1916 году Бальмонт неожиданно для себя встретил в Японии знание и понимание русской литературы, что вызвало у него искреннее удивление.

      Следует отметить, что в Японии раньше узнали русскую прозу; так, Пушкин стал известен прежде всего как автор «Капитанской дочки». В России же сначала открыли японскую поэзию традиционных жанров, а переводы «стихов новой формы» (синтайси) появились гораздо позже. Из поэтов XX века ранее всех прочих перевели на японский язык стихи М. Кузмина, Вяч. Иванова, Бальмонта, и переводы эти пользовались большим успехом.

      Для нас представляет интерес попытка японцев не только описать творчество неведомого поэта из далекой страны, но и проникнуть в суть его творчества, поместить Бальмонта в японский культурный контекст, нащупать некоторые если не общие с японскими, то хотя бы близкие японцам ассоциации, которые помогли бы восприятию русского символистского

88

Стихотворения Бальмонта были опубликованы в «Собрании шести авторов» (Рокунин сю. Токио: Курису сюппан, 1910).

Кроме того, несколько стихотворений было помещено в очерке Нобори Сёму о Бальмонте, вошедшем в его пространную монографию «Современные идейные течения и литература в России» (Рококу гэндай-но ситё оёби бунгаку. Токио: Синтёся, 1915). См. об этом далее в соответствующем разделе.