Лабиринты веры. Эллен Грин

Джоанна отвела меня в сторону:

      «А здорово получилось с тем парнем сегодня утром. Должна признать, это было забавно».

      Я слегка наклонилась к ней:

      «Что именно? Когда он назвал тебя белой жирной задницей? Или когда сказал, что мне только и нужно, чтобы меня вздрючили? Что, кстати, мне совсем не нужно».

      Джоанна громко расхохоталась:

      «Но ты же в порядке как-никак».

      Ее холодность исчезла, а та история стала шуткой. «Эй, Ава, я в город. Тебе что-нибудь нужно? – Если я отвечала «нет», она добавляла: – А тот заключенный сказал, что нужно. Только я не смогу купить это в гастрономе».

      Мы стали вместе ходить на обед и иногда даже выпивали по бокалу вина, которое потом заедали мятными конфетками, чтобы от нас не пахло. Узнав Джоанну получше, я обнаружила, что она – открытый, душевный, честный человек. Мы были полными противоположностями, но в самых важных аспектах между нами установилась прочная связь. Наверное, мы представляли собой забавное зрелище, когда вместе шли по коридорам суда. Я всегда была стройной, но полгода нервотрепки и недоедания сделали меня костлявой. Одевалась я обычно консервативно и часто в черное. Джоанна же была невысокой, полноватой, с рыже-каштановыми волосами, оттененными прядями с искусственной проседью, со слишком ярким макияжем, безвкусными украшениями, в плотно, иногда даже излишне плотно облегающей одежде и всегда на высоких каблуках.

      – Так ты будешь кормить меня или нет? – снова спросила она. – Яичница с беконом вполне сойдет.

      Оглядываясь по сторонам, Джоанна вслед за мной проследовала на кухню.

      – На ум приходит отравление птомаином. Может, я просто выпью кофе.

      Она села за кухонный стол, а я стала мыть кофейник.

      – Так что происходит, Ава? Я хотела поехать с тобой, ну в тот дом с фотографии.

      Я рассказала ей о полароидном снимке, но не хотела брать ее с собой. Мне нужно было все сделать самой. Я продолжала сосредоточенно мыть кофейник намыленной губкой.

      – Я и сама справилась.

      – Как ты думаешь, почему Клэр сохранила фото? Почему она не выбросила его? – Джоанна внимательно вглядывалась в мое лицо. – Не обижайся, но впечатлительной и сентиментальной она не была. Да и доброй тоже, если судить по тому, что ты рассказывала.

      У меня защемило сердце: все это было правдой, которую мне не хотелось признавать. На нашем холодильнике никогда не висели детские рисунки. Мои самодельные открытки на День матери выбрасывались на следующий день. Все нити, которые обычно связывают мать и дочь, рвались от постоянной критики, злости и моих периодических запоев. Я налила две чашки кофе и села напротив Джоанны.

      – Фотографию она сохранила не из сентиментальности. Вероятно, та имела для нее какое-то значение.

      Джоанна устремила взгляд прямо перед собой. В глубокой задумчивости. Я знала этот взгляд.

      – Она никогда не показывала ее тебе, но хранила ее, рискуя тем, что ты можешь найти ее… Где она была? Где ты ее нашла?

      Я встала и поманила ее за собой:

      – Пошли.

      Викторианский