Жизнь. Книга 2. Перед бурей. Нина Федорова

букет какой выйдет. Соберите для него все ваши ландыши.

      Он повернулся, чтоб уйти, но вспомнил о Саше Линдер.

      – Какие цветы самые дорогие здесь, в оранжерее? – спросил он садовника.

      – Розы тут есть у нас, ваше благородие. Особенные. Дороже и быть не может.

      Никакие цветы не были слишком дороги для букета Саше Линдер, никакие не могли быть достойны её красоты. Мальцев приказал сделать большой букет из всех лучших роз и послать с его карточкой Саше Линдер.

      Услыхав это имя, садовник и сам расцвёл:

      – Не извольте беспокоиться, ваше благородие! Замечательнейший пошлём букет, какого лучше и вообразить невозможно.

      Глава III

      Оставшись одна, Мила не знала, что с собою делать.

      Счастье! Оно стояло перед нею. Она слышала его голос, зовущий вдаль. Над нею витали его светлые крылья. Ей хотелось бежать, лететь, петь и всё рассказывать и рассказывать о своём счастье. Необычайная, праздничная тишина в доме казалась ей невыносимой, словно кто украдывал у ней минуты счастья. Она не могла оставаться в своей комнате, сидеть на месте. Она дрожала от ожидания и нетерпения. Ей казалось, что-то ещё должно случиться, вот сейчас же, сию минуту. Ей казалось, события теперь должны ринуться лавиной, рекою политься – все радостные, все счастливые, неописуемые, не передаваемые словами.

      Вокруг стояла тишина.

      Она пробовала написать в Петербург братьям и тёте. Напрасно. Об этом невозможно было писать. Только ангел небесный с трубой мог бы должным образом возвестить о таком событии. Что земные слова!

      Всякое предложение и любовь называются на людском языке одними и теми же словами.

      «Пойду по дому, – сказала она себе, – посмотрю, как всё выглядит сегодня, и в каждом углу остановлюсь и буду думать о моём счастье. Пусть оно запечатлеется на всём».

      Она прошла в застеклённую галерею при доме, служившую зимним садом. Олеандры в цвету наполняли всё своим и сладким и вместе горьковатым ароматом. Причудливые карликовые сосны в фарфоровых вазонах – японские гости – пришли, казалось, из сказочного царства лилипутов. Мелкие розоватые цветы бегонии, называвшиеся «зима и лето», скромно выглядывали из-под волосатеньких листьев. Цикламены гордо сияли своей красотой. В золотой овальной клетке, равнодушный давно ко всему, доживал свой век попугай Иов.

      – Я выхожу замуж! – сказала ему Мила. – За Георгия Александровича Мальцева.

      Молчание.

      – За милого, милого Жоржа!

      Недовольно крякнув, попугай начал чистить у себя под крылом.

      Возмущённая его равнодушием, Мила подошла ближе и потрясла его клетку.

      – Я выхожу замуж! – крикнула ему Мила.

      Кольнув её сердитым взглядом, в профиль, одним глазом, Иов крикнул:

      – Чаю, чаю! Бедный попка хочет пить!

      Оставив его, она подошла к стеклянной двери оранжереи. Соломенный занавес был отодвинут. Аспидистра стояла у стекла, и льдистый, лёгкий рисунок на стекле повторял