Цивилизованное общество. Акатава Ибис

как видно, не в самую лучшую сторону.

      «А может, наоборот, теперь она не совершит той же ошибки, что со мной», – подумал я, приписывая себе мнимую добродетель и благородство поступка. «И какую же?» – спросил меня язвительный голос совести. Я молчал, а голос продолжил: «Не будет открывать своих чувств тому, кто ей дорог, до тех пор пока тот не поймёт этого или не отвергнет её даже без этих её признаний?»

      – Да, – спокойно ответила она, вдохнув чистый воздух весны. – Хорошо дышится, – вымолвила. Это значило, что она уже не сердится и может спокойно продолжить наш разговор. Хотя с чего я это взял? Неужели незаметно для себя я изучил её повадки и перемены в настроении и теперь замечаю их машинально?

      – Ты хотел что-то сказать, – деликатно напомнила она мне. Тем временем мы начали подниматься в гору, и я уже не мог полноценно говорить и идти, с годами всё становилось тяжелее, да и весна с этим влажным воздухом и цветением также сказывалась на моих лёгких, да и на ней тоже. Оба мы – одна аллергик, другой почти астматик.

      – Давай поднимемся и продолжим разговор наверху? – предложил я. Она посмотрела на меня, всё поняв, кивнула в ответ. Мы молча поднимались в горку, подъем ещё усложнялся тем, что асфальт под ногами был местами покрыт коркой и скользил. Пару раз я чуть не навернулся, но не это было страшно – страшное было то, что она всё же навернулась, на самом последнем метре от прямой дороги. Неудачно поставив ногу, моя спутница поехала вниз с горки, при этом сильно ударившись коленной чашечкой об асфальт и лёд. Я поспешил к ней, она, шипя и отплёвываясь от боли, пыталась встать, но, видно, удар был сильным, и нога некоторое время не подчинялась попыткам её согнуть. Наконец, растерев место ушиба, она начала вставать, я протянул ей руку:

      – Хватайся.

      Но она, упрямая и гордая, отмахнулась от неё, сказав:

      – Не надо, чтоб ещё и ты рухнул рядом…

      Встав на ноги и отряхнув коленки, она, немного прихрамывая, поднялась на ровную дорогу. Я шёл за ней следом. Гордая, чрезмерно гордая, ругал я её мысленно. А она всё шла вперёд, к лестнице, ведущей на набережную. Обернувшись ко мне, она спросила:

      – Сейчас будем спускаться или посидим здесь на лавочках?

      Оглядев местность, я заметил, что лавочки почти все заняты и слишком много народу – это моя проклятая социфобия, нелюбовь к людям, хотя и она не питала особо тёплых чувств к человечеству, ну да ладно, всё это лирика.

      – Нет, слишком много людей, – сказал я. – Погода, кстати, хорошая, – добавил я зачем-то.

      – Да. Солнечная и изменчивая, – согласилась она и начала спускаться по лестнице, ещё прихрамывая. Я не мог на это спокойно смотреть, смотреть, как она идёт и хромает. Мне надо было предвидеть это, пришла мысль в голову. «Ну и что б ты успел сделать?» – тут же спросил мой рациональный ум. Ответ я не нашёл, хотя и знал его.

      Спустившись по лестнице на земляную тропинку, она обернулась, посмотрела на меня. Глаза её были всё такие же, чужие, но в них застыло ожидание. Спустившись с небольшого бугра к асфальтированной набережной, мы наконец-то остались одни.

      Так