Песня моей души. Елена Юрьевна Свительская

но я его опередила:

      – На твоей левой руке есть шрам?

      – Когда ты успела заметить? – недоумённо спросил мужчина.

      Надо же, и у него на левой руке шрам!

      – Всего лишь предположила.

      Мой спутник собрался прямо по обобранным кустикам земляники отползти к другим ягодам, но я схватила его за рубашку.

      – Покажи шрам!

      – Чего ты ко мне прицепилась? – насмешливо сощурился, – Или мы уже где-то встречались? Но чем руки просить показывать, ты уж говори сразу, чтоб разделся совсем. Я – мужчина простой, намёки плохо понимаю.

      – Я только спросила про шрам, – щёки мои запылали от стыда.

      Он посмотрел на меня ещё более внимательно. Испытующе. Я не знала, куда деваться от стыда. Зачем вообще спросила?!

      – Вот, посмотри и отстань! – сказал вдруг спутник мой, но голос не сердитым был, а будто растерянным.

      Взгляд подняла на него. Он поднял рукав левый верхней светлой рубахи на плечо. И рукав нижней, светло-серой, стал закатывать. Но плотно прилег тот к телу. Тогда мужчина быстро распоясался – я торопливо поднялась, разбрызгивая ягоды, и отступила торопливо, отчаянно нащупывая свою сумку. А он рубашку скинул верхнюю. И нижнюю, рукав раскатав обратно. Тело крепкое, мускулистое. И шрамов много. И… и светлая полоска, отчётливо проступавшая на загорелой коже. Полоска шрама тонкого, начинавшегося на пол ладони выше кисти и заканчивавшегося у середины локтя. Рядом с длинным шрамом был и другой, короткий.

      Моя рука, державшая лямку сумки, задрожала. И та выпала из разжавшихся пальцев.

      Тот шрам… когда мой друг меня от воинов выпивших выхватил. И лезвие кинжала одного прошлось по его руке. Мы едва убежали в тот день. И он лежал, истекая кровью, а я страшно волновалась, что он совсем перейдёт Грань. И, плача, отрывала ткань от подола моего, но подола бы не хватило, чтобы руку всю ему обмотать. Да и он сердито за запястье меня схватил, остановил. «Не надо, – сказал, – Береги свою честь, сопля». Тогда я оторвала рукава от моего платья, чтобы раны ему перевязать. И два ужасных дня сидела подле него, покуда он боролся со слабостью за свою жизнь. Как я могла забыть тот шрам? Я не могла!

      И эта встреча… внезапная эта встреча… Это… это случалось только в моих снах! В сладких-сладких снах. Редких. Но передо мной сейчас был не худой угловатый парнишка, а крепкий, широкоплечий мужчина, а шрам у обоих был одинаковый, как цвет глаз и, кажется, цвет волос. Цвет его волос из-за грязи было сложно определить точно. Робко, боясь поверить в случившееся чудо, тихо спросила его:

      – Ромка?..

      – Ты… – растерялся начал было мой спутник, потом вдруг улыбнулся невольно: – Алинка?! Неужели, это ты?!

      По моим щекам потекли слёзы. Метнулась к другу моему единственному, последнему близкому из оставшихся в моей жизни, обхватила его шею руками, уткнулась лицом в его грудь и зарыдала. Между всхлипами то и дело повторяла драгоценное имя:

      – Ромка… Ромка…

      Роман дал мне нареветься вволю, потом легонько щёлкнул меня по носу:

      – И как в тебе столько воды уместилось,