Улисс. Том I. Джеймс Джойс

развернул почку, кошка жадно мяукнула рядом с ним. Если ей давать много мяса, не будет мышей ловить. Говорят, они не едят свинину. Кошер. Он бросил ей окровавленную обертку и положил почку в шипящее масло. Перцу. Он взял щепотку из выщербленной рюмки для яйца, посыпал круговыми движениями.

      Потом он распечатал письмо, скользнул глазами по всей странице. Спасибо – новая беретка – мистер Коклан – пикник на озере Оул – студент – приморские красотки Буяна Бойлана.

      Чай настоялся. Улыбаясь, он налил себе в свою чашку, имитация фарфора Кроун-Дерби, с приспособлением для усов. Подарок Милли-глупышки ко дню рождения. Тогда ей было всего пять лет. Нет, погоди: четыре. Принес ей бусики под янтарь, она тут же порвала. Опускал для нее в почтовый ящик сложенные листочки. Он улыбался, наливая чай.

      О Милли Блум, ты мне мила, моя родная,

      В тебя, как в зеркало, гляжусь, тебя желая.

      Хоть ты бедна, хочу я быть с тобою рядом,

      А не с той Кэти, что виляет толстым задом.

      Бедный старый профессор Гудвин. Конечно, слегка ку-ку. Но до того учтивый старичок. Провожал Молли с эстрады на старомодный манер. А это зеркальце в цилиндре.

      В тот вечер Милли его притащила в гостиную. Ой, поглядите, чего было в шляпе у профессора Гудвина! Мы все смеялись. Женская натура уже тогда проявлялась. Такая была вострушка.

      Он поддел почку вилкой, перевернул, потом поставил заварной чайник на поднос. Горб стал пружинить, когда он поднял поднос. Все взял? Бутерброды – четыре, сахар, ложечка, сливки. Так. Он направился с подносом наверх, продев большой палец в ручку чайника.

      Толкнув дверь коленом, он вошел и поставил поднос на стул у изголовья постели.

      – До чего же ты долго, – сказала она.

      Медь задребезжала, когда она проворно приподнялась, упершись локтем в подушку. Он спокойно смотрел на ее полные формы и на ложбинку между мягких больших грудей, круглившихся в ночной рубашке, как козье вымя. Тепло, шедшее от ее тела, мешалось в воздухе с душистым запахом наливаемого чая.

      Краешек распечатанного конверта торчал из-под примятой подушки. Уже уходя, он остановился поправить покрывало.

      – А от кого письмо? – спросил он.

      Дерзкий почерк. Мэрион.

      – Да от Бойлана, – сказала она. – Должен программу принести.

      – Что ты собираешься петь?

      – La ci darem[61] с Дойлом, – ответила она, – и «Старую сладкую песню любви».

      Она пила чай, полные губы улыбались. Довольно затхлый дух от этих курений на другой день. Как тухлая вода от цветов.

      – Может быть, приоткрыть окошко?

      Отправляя в рот сложенный пополам тонкий ломтик, она спросила:

      – А во сколько похороны?

      – В одиннадцать, кажется, – ответил он. – Я еще не смотрел газету.

      Следуя знаку ее пальца, он поднял за штанину ее грязные панталоны. Не то? Тогда серую перекрученную подвязку с чулком: подошва мятая, залоснилась.

      – Да нет же, книжку.

      Другой чулок. Нижняя юбка.

      – Должно быть, упала, – сказала она.

      Он поглядел по сторонам. Voglio e non vorrei[62].

61

Дуэт «Дай руку мне, красотка» из оперы Моцарта «Дон Жуан» (акт I, сц. 3).

62

Хочу и не хотела бы (ит).