Улисс. Том I. Джеймс Джойс

мост.

      Их взгляды смутились от его слов.

      – Как это, сэр? – спросил Комин. – Мост, он же через реку.

      Хейнсу в его цитатник. Не для этих ушей. Вечером, среди пьянки и пустословия, пронзить, словно пирс воду, ровную гладь его ума. А что в том? Шут при господском дворе, благоволимый и презираемый, добился от господина милостивой похвалы. Почему все они выбрали эту роль? Не только ведь ради ласки и поощрения. Для них тоже история – это сказка, давно навязшая в ушах, а своя страна – закладная лавка.

      Разве Пирр не пал в Аргосе от руки старой ведьмы, а Юлия Цезаря не закололи кинжалом? Их уже не изгнать из памяти. Время поставило на них свою мету и заключило, сковав, в пространстве, что занимали уничтоженные ими бесчисленные возможности. Но были ль они возможны, если их так и не было? Или то лишь было возможным, что состоялось? Тките, ветра ткачи.

      – Сэр, а расскажите нам что-нибудь.

      – Ага, сэр, про привидения.

      – Где мы остановились тут? – спросил Стивен, открывая другую книгу.

      – «Оставь рыданья», – сказал Комин.

      – Ну давай, Толбот.

      – А историю, сэр?

      – Потом, – сказал Стивен. – Давай, Толбот.

      Смуглый мальчуган раскрыл книгу и ловко приладил ее за укрытием своего ранца. Он начал читать стихотворение, запинаясь и часто подглядывая в текст:

      Оставь рыданья, о пастух, оставь рыданья,

      Ликид не умирал, напрасна скорбь твоя,

      Хотя над ним волны сомкнулись очертанья…

      Тогда это должно быть движением, актуализация возможного как такового. Фраза Аристотеля сложилась из бормотанья ученика и поплыла вдаль, в ученую тишину библиотеки Святой Женевьевы, где он читал, огражден от греховного Парижа, вечер за вечером. Рядом хрупкий сиамец штудировал учебник стратегии. Вокруг меня насыщенные и насыщающиеся мозги – пришпиленные под лампочками, слабо подрагивающие щупиками, – а во тьме моего ума грузное подземное чудище, неповоротливое, боящееся света, шевелит драконовой чешуей. Мысль – это мысль о мысли. Безмятежная ясность. Душа – это неким образом все сущее: душа – форма форм. Безмятежность нежданная, необъятная, лучащаяся: форма форм.

      Толбот твердил:

      И дивной властию того, кто шел по водам,

      И дивной властию…

      – Можешь перевернуть, – сказал Стивен безразлично. – Я ничего не вижу.

      – Чего, сэр? – спросил простодушно Толбот, подаваясь вперед.

      Его рука перевернула страницу. Он снова выпрямился и продолжал, как будто припомнив. О том, кто шел по водам. И здесь лежит его тень, на этих малодушных сердцах, и на сердце безбожника, на его устах, на моих. Она и на снедаемых любопытством лицах тех, что предложили ему динарий. Кесарево кесарю, а Божие Богу. Долгий взгляд темных глаз, загадочные слова, что без конца будут ткаться на кроснах церкви. Да.

      Отгадай загадку, будешь молодец:

      Зернышки посеять мне велел отец.

      Толбот закрыл книжку и сунул ее в ранец.

      – Все уже? – спросил Стивен.

      – Да, сэр. В десять