Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве. Коллектив авторов

плачевная уверенность!»123. Калашников развил подобное воззрение, охарактеризовав в особенности Ангару как место спокойствия и созерцания и противопоставив ей Петербург, превращающийся под его пером в суетный и противоестественно «немецкий» город. Тем не менее, словно в пику нередким у Калашникова словам о возможном возвращении в Сибирь, Словцов всякий раз довольно жестко отрезвлял своего корреспондента: «Выбросьте из головы химерическое намерение побывать в Сибири», – писал он в 1839 г., присоединив к этому призыву еще немало предостережений, чтобы убедить Калашникова довольствоваться его нынешним положением124.

      Петербург делался привлекательным благодаря главному аргументу: наличию в нем просвещения даже несмотря на одновременное присутствие там же вредного «вольнодумства». Но как Калашникову и Словцову удавалось удовлетворительно осуществлять свою просвещенческую миссию при Николае I, этом «Чингисхане с телеграфами», как его назвал Герцен, царе, известном своими репрессиями в отношении интеллектуальной жизни? Николай Рязановский в своем классическом исследовании назвал Николая I «воплощением самодержавия», императором, который «сурово управлял и своими подданными, и всей страной». «По воле императора, – пишет Рязановский, – страна шла по болезненному пути православия, самодержавия, народности»125.

      Словцов и Калашников оценивали деятельность Николая I очень высоко, воспринимая его как «мудрого» и энергичного правителя, который в чрезвычайно непростых обстоятельствах изо всех сил стремился просветить свою империю. Тот факт, что оба они, равным образом принадлежавшие и «государству», и «обществу», рассматривали в такой перспективе Николая I, часто ассоциирующегося только с «реакцией» и «реставрацией», свидетельствует о сложности николаевского периода, представление о котором нередко упрощается черно-белым противопоставлением понятий «общества» и «государства»126. Регулярные и благожелательные, порой близкие к стилистике официозного документа упоминания нашими авторами о Николае I подчеркивают, что в эпоху политической нестабильности, охватившей всю Европу, империя сохраняет способность сообщать своим образованным подданным ощущение единства с нею.

      В числе наиболее важных источников восхваления Николая I были представления Словцова и Калашникова об историческом назначении XIX столетия. Оба смотрели на так называемого человека девятнадцатого века с недоумением и нередко с унынием. «Распространяющийся дух Антихриста ужасен», – писал Калашников Словцову в 1838 г.127 На страницах их писем подобные высказывания повторяются столь часто, что это заставляет задуматься, каким образом человек, подобный им, мог находить удовлетворение в вере и службе в эпоху скептицизма. Восстание декабристов возмутило обоих. Словцов увидел в нем «плод ропота» людей, которые не поняли собственного предназначения128. Характерно, что если первые

123

Там же. Ед. хр. 103. Л. 12 об. Письмо от 17 марта 1834 г.

124

Там же. Л. 31 об.-32 об. Письмо от 2 июня 1839 г.

125

Riasanovsky, Nicholas V. Nicholas I and Official Nationality in Russia, 1825-1855. Berkeley, 1955. P. 3, 55.

126

Riasanovsky, Nicholas V. A Parting of Ways: Government and the Educated Public in Russia, 1801-1855. Oxford, 1976. P. 105.

127

ИРЛИ. Ф. 120. Оп. 1. Ед. хр. 37. Письмо, относящееся к окт.-ноябрю 1838 г.

128

Там же. Ед. хр. 104. Письмо от 4 июня 1841 г.