Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти. Диана Гэблдон

тоже рассмеялся, затем они оба замолчали. Уильяму подумалось, что Мюррей сейчас так же, как и он, представляет себя на месте того индейца: привязанным к шесту, готовым вынести пытки. Он посмотрел вверх и для пробы придумал несколько строк: «Я, Уильям Кларенс Генри Джордж Рэнсом, эрл…». Не годится, перечень имен ему никогда не нравился. «Я, Уильям… Уильям… Джеймс…». «Джеймс» было его тайным именем, он годами не вспоминал о нем. Но уж лучше Джеймс, чем Кларенс. «Я, Уильям». Что еще можно сказать? Почти ничего. Нет уж, лучше повременить со смертью до тех пор, пока он не совершит что-нибудь, достойное упоминания в песне смерти.

      Мюррей молчал; огонь костра отражался в его темных глазах. Наблюдая за ним, Уильям подумал, что шотландец-могавк уже сложил свою песнь смерти, – и вскоре заснул под треск пламени и тихий хруст костей, терзаемый лихорадкой, но несломленный.

* * *

      Во сне ему виделись пытки: бесконечный раскачивающийся мост над бездной, где его преследуют черные змеи и стаи летающих желтых голов с разноцветными глазами. Он замахнулся, чтобы отбиться от них, – и пришел в себя от острой боли.

      Свежий ветерок предвещал скорый рассвет. Прохладный поток воздуха коснулся лица Уильяма, заставив вздрогнуть и вспомнить об иной дрожи.

      Кто-то что-то сказал – он не разобрал, что именно, но из-за лихорадки решил, что это одна из змей, с которыми он разговаривал до того, как они принялись на него охотиться.

      На его лоб легла чья-то ладонь, большой палец приподнял веко. Лицо индейца витало перед ним в дремотном видении.

      Уильям издал раздраженный возглас и, моргнув, повернул голову. Индеец что-то спросил, ему ответил знакомый голос. Кто… Мюррей. Это имя, казалось, плавало возле его локтя, и он смутно припомнил, что Мюррей был в его сне, он отчитывал змей на суровом шотландском наречии.

      Сейчас Мюррей тоже говорил не на английском языке, однако и не на специфическом шотландском диалекте. Уильям с трудом повернул голову, все еще дрожа от озноба.

      Вокруг костра на корточках – чтобы не намокнуть от росы – сидели индейцы. Один, два, три… шесть. Мюррей и еще один индеец сидели на бревне и разговаривали.

      Нет, индейцев семь – еще один потрогал его лоб и наклонился.

      – Думаешь, умрешь? – с толикой любопытства спросил он.

      – Нет, – ухитрился выдавить Уильям в промежутках между клацаньем зубов. – Кто ты, черт побери?

      Индейцу вопрос показался забавным, и он повторил его своим друзьям. Те засмеялись, тогда Мюррей посмотрел на Уильяма, заметил, что тот проснулся, и встал.

      – Каньенкехака, – сказал индеец, усмехнувшись. – А кто ты, черт побери?

      – Он мой родич, – коротко сказал Мюррей, опередив Уильяма, оттер в сторону индейца и сел на корточки рядом с Уильямом. – Живой?

      – Как видишь, – угрюмо отозвался он. – Не хочешь представить меня своим… друзьям?

      Первый индеец разразился смехом и, видимо, перевел его слова двоим или троим индейцам, которые подошли взглянуть на Уильяма. Они тоже сочли это забавным.

      Мюррей не смеялся.

      – Это мои родственники. По крайней мере, некоторые.