Последнее Рождество на земле. Andrea Lepri

Профессоренок, – пожелал ему Джеймс, наклонился и поцеловал в лоб.

      – Спокойной ночи, папа, – ответил Гарри, потом, когда Джеймс стоял в двери, он окликнул отца. Джеймс остановился и оглянулся на Гарри, Ева прошла мимо и вышла, но в коридоре остановилась послушать.

      – Папа, я тебе правду сказал. Я и в самом деле не помню, что случилось. Я вдруг проснулся и…

      – Ничего, я же сказал, не беспокойся. Главное, что мы снова вместе, – заверил он Гарри. – Спокойной ночи, – повторил Джеймс и шагнул в коридор, но сын снова позвал его, заставив остановиться.

      – Папа?

      – Что?

      – Папа, а что значит, что у меня болезнь Дауна? – в лоб спросил Гарри, у Джеймса свело желудок, и он возненавидел себя за то, что произнес эти слова в присутствии сына, хотя и неосознанно. Он проклял себя за то, что нарушил единственный запрет в своей жизни, и мысли его вернулись к прошлому, почти шестнадцать лет назад, к одному солнечному утру одного из обычных дней. Доктор Паркер выбрал именно то солнечное утро, чтобы сообщить ему, что у его сына проблемы на генетическом уровне и что отклонение от нормы – лишняя хромосома – сделает его «не таким, как все». Он сообщил это Джеймсу в амбулатории, никак не подготовив его, и без малейшего соучастия, холодно проиллюстрировав свои слова, будто лекцию в университете читал. В этот момент Джеймс постиг, что означает ненавидеть, потому что возненавидел врача за его безмерно равнодушное поведение. Он подумал, что, если кто-нибудь заметил бы доктору, что тот только что уселся на готовую взорваться бомбу, тот со своим невыносимым жестом ответил бы «что ж, посмотрим, что тут можно сделать». Джеймс вспомнил, как вмиг рухнули все его планы, которые он строил для сына, именно в ту секунду он осознал, что с этого момента им с Евой придется пересмотреть весь свой образ жизни. С этой минуты им придется думать прежде всего о том, как отбивать удары, потому что Гарри никогда не станет полностью самостоятельным и вероятно сделается предметом людского злорадства уже в детсадовском возрасте. Часто Джеймс спрашивал у бога, почему это выпало именно ему, словно речь шла о личном оскорблении или злодействе, он много раз задумывался, было ли это наказанием за что-то, что он натворил и, если да, за что именно. Но когда он впервые взял Гарри на руки, все его сомнения и горести вмиг улетучились, и со временем он понял, что в его сыне кроется нечто невероятное. Нечто, именно, другое, не худшее, и тогда он помирился с богом. Пока Джеймс искал подходящие для ответа слова, он сглотнул пару раз слюну; у него было впечатление, что время летит. Гарри смотрел на него с открытым ртом в ожидании ответа, прикрыв глаза и высунув язык на нижнюю чуть выпяченную губу, и Джеймс не знал, прошло ли три секунды или три часа с того момента, как сын задал вопрос.

      – Это значит, что… означает, что… – пробормотал Джеймс, на договорив.

      – Это просто значит, что ты необычен… но ты это уже знаешь! – произнесла Ева, возвращаясь в комнату, чтобы вытащить Джеймса из затруднительной ситуации.

      – Теперь спи, а то на этот раз я рассержусь! – добавила она несколько поспешно, подворачивая сыну одеяло,