Инквизитор. Мощи святого Леопольда. Борис Вячеславович Конофальский

поставил кувшин на край стола и произнёс:

      – А на вид такие приличные монахи были.

      И ушёл.

      – Фольокф, не уж-то ты испугался, – храбрился Роха,– хочешь – я попробую это вино первым?

      – Ёган, – сказал кавалер,– отнеси вино в мои покои.

      Ёган пошёл наверх и вскоре вернулся. А за ним шла Агнес, она бесцеремонно отодвинула брата Ипполита, что сидел рядом с Волковым, и втиснула свой худой зад между ними. Девочка была бледна, говорила тихо. Почти шептала:

      – Монахи убить вас желают, не от злобы, а помешать вам хотят. Сами монахи не хотят, а один монах, что в дорогих туфлях ждёт вашей смерти. Стекло сказало.

      Волков никаких вопросов ей больше не задал, только кивнул в ответ, погладил её по волосам и спросил:

      – Есть будешь?

      – Нет, спать пойду. Устала. И глаза болят.

      – Ступай, спасибо тебе.

      – Вам спасибо, господин,– отвечала Агнес вставая.

      Она ушла, а кавалер обозвал себя за то, что не смог, не додумался пригласить на пир тех рыцарей, что были на его посвящении и, встав, закончил праздник:

      – Хватит, у всех на завтра дела есть, идите спать. Трактирщик еду, что недоели, собери, доедим завтра.

      И все засобирались. А Роха стал прятать за пазуху сыр и колбасу, кавалеру было не жалко.

      Он вдруг понял, что все эти люди, зовущие его господином, ему не ровня, даже Роха, с этой колбасой за пазухой, больше не ровня. Он ещё раз обругал себя за то, что ума не хватило, или не смог, пригласит рыцарей с церемонии.

      Все расходились, а он вышел на улицу, и увидал как в сумерках, юный пекарь за углом трактира обнимает Брунхильду, что то шепчет ей.

      Ни секунды не размышляя, он, подошёл к ним и, схватив девушку за руку, потянул за собой, а опешившему пекарю он сказал:

      – Сегодня моя очередь.

      Пекарь выразить не смел, только вздохнул в ответ и пошёл восвояси. А вот Брунхиьда возражала от души, ругалась, но кавалер её не слушал, тащил за руку в покои, как пришли, выгнал оттуда монаха, Сыча и Ёгана, те пошли спать в покои к Агнес.

      – Что ты бесишься, дура,– ласково говорил он Брунхильде, когда они остались наедине.

      – А то, что не жена я вам, ясно?– Злилась девица.– И нечего меня как овцу пользовать.

      – А пекарю, значит можно?

      – А может он мне люб.

      – А я значит, нет?

      – А вы значит, нет. Иной раз противны аж выворачивает.– Бесилась девица.

      – По-твоему пекарь лучше рыцаря?

      – А может и лучше, раз пекарь любит.

      – А я тоже может, люблю, – он чуть не силой усадил её на кровать, держал её руки в своих.

      – Ой, что ж вы врёте,– девушка попыталась вырваться,– врут и не краснеют даже.

      – Ну что ты бешенная, – он не выпустил, поцеловал её в шею, – ты хоть раз проводила ночь с рыцарем, пекарей то у тебя будет хоть сотня. Только подмигни.

      – Ой, прям важность какая, – отвечала Брунхильда, но уже не так рьяно,– я рыцарей поманю, и тоже сотня будет.

      – Да,– согласился кавалер и потянул