Инквизитор. Мощи святого Леопольда. Борис Вячеславович Конофальский

поцеловал и крепко обнял, после чего произнёс громко:

      – Братья-рыцари свершите акколаду. Теперь это брат наш.

      Волков стоял как в тумане, а к нему стали подходить люди, крепкие, суровые, у кого лицо в шрамах, у кого фаланг на руках не хватало, они жали ему руку, называли имя своё и крепко обнимали, и целовали дважды, говорили:

      – Рад, что вы теперь с нами, брат.

      – Добро пожаловать, брат.

      И ещё что то и ещё.

      Солдат, вернее уже кавалер, их имён не запоминал, не мог он в таком состоянии, что то запомнить, он едва дышал от переполнявших его чувств, и глаза его были наполнены слезами. Их приходилось вытирать незаметно. И он не мог ничего отвечать этим заслуженным людям, обнимал их молча и крепко. Ни когда в жизни у него не было слёз, даже когда за день, за один день, в проломе стены полегла треть его близких и друзей, его глаза не увлажнились, а тут…

      Он и не помнил, как всё закончилось, как стали расходится добрые люди архиепископа, и священники и церковные служки, а к нему подошли его люди. Стали поздравлять его. У Брунхильды и Агнес глаза тоже были мокры. А Ёган и Сыч ужасно гордились им. А вот Роха бурчал тихо:

      – Пусть теперь рассказывает кому угодно, что он не ловкач и проныра. Чёртов, Фолькоф, ну ловкач… Рыцаря получил, чёртов мошенник…

      Пока новоиспечённый кавалер принимал поздравления своих людей, один неприметный монах принёс ему бумагу.

      Волков развернул её и прочёл:

      «Сего дня, сего года Август Вильгельм герцог фон Вуперталь, граф фон Филенбург архиепископ и курфюрст Ланна даровал милость свою и произвёл в рыцарское достоинство доброго человека, славного деяниями своими, который зовётся Иероним Фолькоф.

      Отныне доброго человека этого, должно всем звать Божьим рыцарем, кавалером и господином. И пусть так будет, и о том запись есть в разрядной книге славного города Ланна и герцогства Вуперталь».

      У кавалера затряслись руки. Он ещё раз перечитал бумагу и, взглянув на монаха, что принёс бумагу, спросил:

      – Какого ещё Иеронима? Это ты написал?

      – Нет, – отвечал монах и, указав на невероятно толстого монаха, что сидел в углу храма за маленьким столом и писавшего что-то.

      Волков быстро подошёл к тому и тихо сказал:

      – Перепиши немедля, я не Иероним, я Ярослав.

      – А так вы из Эгемии, там у всех такие странные имена. Мне сказали Иеро Фолькоф, я думал, что вы Иероним,– заметил толстый монах,– а переписать нет никакой возможности, я вас и в разрядную книгу так записал.

      – Яро, дурак, Яро, а не Иеро. Яро от слова Ярослав. Перепиши и в разрядной книге,– настаивал Волков.

      – Сие и вовсе невозможно, исправлять в книге воспрещается.

      – Вырви страницу и перепиши,– начинал злиться кавалер.

      – А это уже преступление,– тряс жирным подбородком монах,– книга прошита и страницы пронумерованы.

      – И что ж мне теперь делать?– Спросил Волков, выходя из себя.

      – Живите так,– не чувствуя опасности, небрежно предложил толстяк.

      Не говоря больше ни слова, Волков