Мотивы. Олег Аникиенко

в срок зарплату.

      Но разрешение поболтать

      еще не делает господином —

      свобода слова, как свист хлыста,

      грызть помогает удила.

      Так пустословие зубоскально

      заглатывает, душу тревожа,

      и время, точно паяц в балагане,

      хихикая, корчит рожи.

* * *

      Вот идет Бабулацып,

      твердая макушка,

      на груди труба пыхтит,

      за спиною – пушка.

      Не красавец, не урод,

      пьяненькая брава,

      левою рукой крадет

      у воришки – правой.

      Что бормочет? Что лопочет,

      щеки раздувая?

      Верхняя губа – гогочет,

      нижняя – рыдает.

      То он ухарски поет,

      то – на ветер лает,

      левая нога вперед,

      правая – вихляет.

      И скрипишь на белый свет

      с горечью и злостью:

      Не Россия это, нет!

      Родина, ну что ж ты…

      ЛЮДИ И ИНСТРУМЕНТЫ

      Сквозь пыльное стекло —

      загадочный просвет,

      на подоконнике промасленная ветошь,

      шаблоны… И слесарный инструмент

      на заготовках будто спящий деспот.

      Я вглядываюсь. Молча в глубине

      станки темнеют: фрезерный, токарный —

      и в полной от сочувствия Луне

      верстак считает раны.

      И в горле непонятная вина.

      Я – тот же, свой. И палец мой разбит,

      тверды ладони… А в груди саднит —

      ведь стынет Родина,

      чего-то ждет, скучая,

      и на чужом пиру молчит.

      …Мне этой ночью

      вновь не смежить век.

      Спецовочный, поверь мне, человек.

      Выгадывать судьбу – не наш размер,

      не предавал я личный инструмент.

      Стихи мои не соусы из слов,

      а масло под рабочее сверло.

      * * *

      Что-то хрупкое легче высмеять,

      чем сберечь. Смысл наброска почти утерян.

      Не карандашам не хватило грифеля,

      а художникам энергии веры.

      Те, кто сломлен – пляшут без масок,

      но – картонные… Друзья мои, вы ли?

      Что-то чистое, как паралитик в коляске,

      у которого еще глаза живые.

      Пусть болтун—шоумен потешается

      над трудом, как над потребностью,

      что-то важное – не стирается,

      если свет изнутри, не с поверхности.

      И не надо быть первым или последним —

      сохрани себя, как черту эскиза…

      Что-то нужное выгнуто на изломе

      и к подносу лжи отвергаешь визу.

* * *

      На шкафчиках рабочей смены

      красотки голые. Мазут

      на пухлых формах откровенно

      замаслил прелести внизу.

      Скрипит мозольная шарага,

      дым, карты хлещут по столам,

      и шутки плоские играют

      по женским руслам и холмам.

      Не то уж братство трудовое,

      и старый бригадир потух:

      «плевать, что выбросят на волю —

      обида в том, что герб протух».

      «Избушка