Держать носом на волну. Сергей Гагаев

широта…

      – С чего ты взял, что я теряю?

      – Я про нас обоих. У тебя с деснами все в порядке?

      – Не совсем. Кровоточат и зубы шатаются, а один вот-вот выпадет.

      – У меня тоже. И уже поэтому, мы не имеем права киснуть.

      – Конечно, дружище, но от этого риса, кто хочешь – прокиснет. Мы же не китайцы. Я мяса хочу и капусты квашеной! И пива! – заорал вовсю мочь Олег, задрав голову, словно надеясь докричаться до кого-то невидимого на черном небе.

      – Не ори, братец. Давай не будем забывать о том, что мы люди.

      – Да, ладно тебе! Осточертело! К тому же – это как раз по-человечески, выражать свое несогласие воплем. Впрочем, нас все одно никто не услышит. Ори не ори, – Олег отбросил в сторону лопату и медленно и почти по слогам произнес, – Мяса хочу! – и добавил, понизив тон, – И арбуз.

      – А свежих огурцов не хочешь? Они еще корюшкой пахнут, – Дмитрий очень серьезно смотрел на Олега, – Беда, брат, не достать нам здесь арбуза. Вот корюшку, теоретически могли бы изловить летом, но теперь-то зима.

      – Корюшка – не огурец, а огурец – не арбуз, – печально вывел Олег.

      – Не спорю, но можно без труда представить, что только что съел арбуз, если жуешь огурец. Ведь корка арбузная весьма по вкусу с огурцом схожа, при некотором наличии воображения. Не переживай, скоро лето, наловим огурцов, то бишь корюшки… Заживем!

      – Не хочу я здесь торчать до лета!

      – Значит – арбузов расхотел? Какой ты, батенька, капризный.

      Из дневника Дмитрия:

      «17 декабря. … Об этом я люблю думать лежа в постели, когда бессонница вдребезги разбивает тревожные сны. У всех домов, в которых я жил, были свои лица. Различия гораздо сильнее, чем можно предположить, ведь дома принимали характер своих обитателей.

      Моим первым жилищем, которое запомнилось, была комната в старом купеческом доме небольшого уездного городка, где я родился. Дом был двухэтажный, с кирпичным первым и дощатым вторым этажами. Крышу украшали печные трубы и большое чердачное окно. Из этого окна открывался вид на небольшой двор, поросший травой со смешным названием «гречишка птичья» и окруженный, словно крепостной стеной, старыми деревянными сараями. От входной двери вела узкая асфальтовая дорожка к двуместному, также деревянному, произведению зодчества. Весь ансамбль завершал, естественно деревянный, стоявший слева от сортира, короб для мусора, в просторечии – помойка.

      Я изредка поднимался на чердак вместе с мамой — помочь ей развесить белье. Моя помощь состояла в том, чтобы доставать из большой плетеной корзины белые простыни и пододеяльники, пахнущие ветром. Летом мама полоскала белье в пруду с деревянных мостков. Зимой ей приходилось делать это в резиновых перчатках. Мне было холодно стоять и смотреть на черный глаз проруби, который внимательно и терпеливо наблюдал за мамой. На чердаке стоял запах пыли, смешанный с лучиками солнечного света, который проникал сквозь узкие щели боковой оконной