Безымянная. Часть1. Путеец. Алексей Владимирович Павлюшин

говорю только о способе. Но то, что ты имеешь в виду – так это повсеместно. Потому-то, может быть, как слепые и ходят, друг на друга смотрят, а видят только одежду и украшения. Бродят, чего-то ищут, а сами думают о том, что душа неощутима, а значит, не имеет ценности.

      – Бесценна? – попыталась пошутить девушка.

      – Неконвертируема скорее. Проще говоря, не подлежит обмену.

      – Да, но есть же исключения, должны быть? – потягиваясь пробормотала она.

      – Само собой, и немало, но это не ко мне, это в другое учреждение, в обоих смыслах, – путеец, расшевелил палкой тлеющую груду листьев до появления огня и, присев на корточки, продолжил, – ни в коем случае нельзя терять веру в человека, как бы преувеличенно символично это не звучало и, главное, это нужно сделать аксиомой. Я, к примеру, себе такой труд взял, где перед одним нужно покривляться, другого добрым словом приветить, а кому и выпить предложить, – хитро улыбнулся, глядя в глаза девушке.

      – Мы кое-кого забыли, – тихо сказала девушка и, улыбнувшись, сбегала и принесла к костру Аркадия Гавриловича, уже более податливого, но все еще так же возмущенного.

      Путеец, покачал осуждающе головой:

      – Ну вот, такого воина мне развращаешь, поставь его на землю, – и погрозил пальцем, но уже глядя на кота, – а вы что, Аркадий Гаврилович, ведь взрослый кот (чуть было, не сказав «человек») и все на руки норовите залезть?

      Кот с понимающим видом выслушал обвинительную речь, тут же быстро выпрямился и демонстративно влез на столб, показывая ничуть не растраченный боевой дух.

      – Так-то лучше! – бросил недовольно путеец, пряча улыбку, а девушка, заметив это, только хихикнула и вновь повернулась к костру.

      Просидели допоздна, слушая редкий посвист ночных электричек и слабые отзвуки городских голосов, принесенных ветром.

      Ночной воздух уронил в атмосферу тонкую острую ноту холодка. Дым, текущий из-под листвы, вился струями бледных спиралей, собираясь вверху будто длинными кудрями седых волос. Чуть поодаль за пустырем кричала потревоженная птица. За серым забором иногда слышались длинные металлические щелчки. Где-то рядом верхние этажи зданий смотрели в налитую мраком даль массой своих квадратных желтых глаз, а со стороны вокзала слышался тихий, вторящий порывам ветра скрип петель не то ворот, не то не плотно запертой двери.

      «Фасолевый паяц» и Счастливая чайка

      Кассир, Лидия Геннадиевна Косорубова, выделялась из прочего коллектива бухгалтерии особенно склочным и мелочным нравом, что для ее вида деятельности скорее являлось неким оправданием, в котором профессия складывается в характер. Фигуру имела тучную, но ловкости это не убавляло. К юмору относилась категорично, как если бы осмеивали кого-то из коллег или знакомых, полностью поддерживала юмористов, вставляя ремарки, при этом как правило истошно хохоча, в то время когда шутили над ней, воспринимала это резко, не менее истерично ругалась, потом, вдруг превратившись в эталон нравственности, принималась читать нотации смехачам.

      Личная