Великая армия Наполеона в Бородинском сражении. Владимир Земцов

[298]. Широкий арсенал средств, пущенных в дело русским правительством, должен был закрепить в сознании масс представление о Наполеоне как о «изверге», «хищнике», «сыне сатаны и антихристе» и т. д. Нередко пропаганда отождествляла Наполеона и Францию, Наполеона и Европу, перенося ненависть к захватчикам на всех французов и европейцев[299]. Заносчивость, эгоизм французов стали постоянными темами в литературе того времени.

      Конечно, откровенная франкофобия, присутствовавшая в писаниях А. С. Шишкова, Ф. В. Ростопчина и, до некоторой степени, С. Н. Глинки, не стала повсеместным явлением. Многие из тех русских офицеров, которые оказались на Бородинском поле и позже стали первыми историками сражения, воспринимали «европейскую армию» и Наполеона в тираноборческом духе, духе борьбы свободы против деспотизма. Но и они, пытаясь избавиться от гипноза наполеоновской военной славы, усиленно убеждали себя в сомнительности его полководческих дарований[300]. Великие победы, последовавшие после оставления Наполеоном Москвы, вселили в сердца многих участников Бородинского сражения убежденность в явном превосходстве русского оружия над европейским. А еще позже, когда началось осмысление великой эпопеи 1812–1814 гг., непосредственное живое восприятие русскими офицерами Наполеона и его армии на Бородинском поле уступило место памяти и толкованию их образов. Как видим, в этой атмосфере эпохи 1812–1814 гг. уже изначально стали проступать две традиции восприятия противника под Бородином в русской памяти. Одна – во многом связанная с воинствующим самодержавно-крепостническим патриотизмом и другая – представленная демократическими и либеральными кругами, воспринимавшими Наполеона и его армию в тираноборческом духе. Попытаемся представить эти традиции более конкретно.

      Уже в 1813 г., в ходе продолжавшейся войны с Наполеоном, стали выходить многочисленные книги, затрагивавшие бородинские события. Особенно много было откровенно пропагандистской литературы, в которой описание Бородина не отличалось глубиной анализа и широтой источников. Бородино, как писал Шишков в книге «Краткая и справедливая повесть о пагубных Наполеона Бонапарте помыслах…», якобы только переведенной с немецкого оригинала, была битва, где «многочисленные французские силы, темнотою и туманом прикрытые, напали с яростию на слабейшие силы русских, и с таковою же яростию были от них встречены». К концу боя русские удержали поле сражения, а французы отступили на десять верст[301]. Цифры французской армии и ее потерь при Бородине были в этой литературе фантастически завышены. Своего рода «документальную» основу под это заблуждение подвел Ф. В. Ростопчин, опубликовавший еще в 1813 г. несуразные сведения, единственным источником которых, как установлено[302], были показания швейцарского авантюриста Александра Шмидта, перебежавшего к русским в октябре 1812 г. и выдававшего себя за майора, якобы служащего в канцелярии маршала Бертье. Согласно этим опубликованным «данным»,

299

Предтеченский А. В. Отражение войн 1812–1814 гг. в сознании современников // Исторические записки. М., 1950. С. 222–241. «Восставшая против веры и законных властей часть Европы представляла Содом и Гомор, а Наполеон пламя всепожирающее», – писал неизвестный русский автор того времени о войне 1812 г. (Что сделала бывшая 1812 года в России война // ОР РГБ. Ф.344. № 256. Л. 49).

300

Так, в 1816 г. Ф. Н. Глинка даже заявил, что «многие правила военного искусства» Наполеон «занял у великого нашего Суворова» (Глинка Ф. Н. Краткое начертание «Военного журнала». СПб., 1816. С. 10).

301

[Шишков А.С.] Краткая и справедливая повесть о пагубных Наполеона Бонапарте помыслах, о войнах его с Гишпаниею и Россиею… СПб., 1814. С. 31–32.

302

См., например: Васильев А. А. Лукавая цифра авантюриста. Потери подлинные и придуманные // Родина. 1992. № 6–7. С. 68–71; Троицкий Н. А. Первоисточник русских данных о потерях Наполеона при Бородине // Вопросы истории. 1990. № 9. С. 186–187.