Великая армия Наполеона в Бородинском сражении. Владимир Земцов

языков» происходившее все более и более осмысливалось русским сознанием как событие не исторического, но космологического значения, связанное с покушением на какие-то базовые, первичные духовные основания России и русскости. И решительное сражение с этой инородной, чуждой по духу опасностью должно было стать решающим для жизни и смерти всего русского. 22 августа[287] 1812 г. поручик Ф. Н. Глинка, участник великой битвы, позже ставший одним из первых историков и публицистов темы Бородина, был у вечерни в Колоцком монастыре: «Вид пылающего отечества, бегущего народа и неизвестность о собственной судьбе сильно стеснили мое сердце», – напишет он чуть позже[288]. Многие из русских офицеров, кто смог, побывали в те дни в монастырской церкви. «Есть в жизни положения, более отмечающие некоторые дни ее, – писал о днях кануна Бородина П. Х. Граббе. – Не особенною деятельностью памятны они; скорее можно, напротив, назвать их страдательными. Это какое-то отражение внешнего мира в душе вашей… Эти кризисы нравственного образования, на целую жизнь действующие»[289].

      Этот великий духовный подъем, который пережили вначале отдельные люди, 25 августа охватил всю русскую армию, когда в середине дня по полю пронесли икону Смоленской Божьей Матери, вывезенную из пылающего города на разбитом зарядном ящике. Множество описаний мощнейшего нравственного воздействия, произведенного на русских воинов, которые оставлены нам отечественными мемуаристами, подтверждаются свидетельствами со стороны войск Наполеона[290]. Эта процессия стала ритуалом, когда каждый православный воин соотнес свое бытие и свой дух с неким первоначалом. Конкретная, осязаемая реальность становилась для него до известной степени эфемерной, воскресал мифический момент извечного. Предстоящий бой теперь воспринимался многими как некое жертвоприношение, и этот разрыв исторического времени заранее включал грядущее сражение в круг сакрализированных русских архетипов[291]. Стоит ли удивляться, что в день Бородинского сражения история увидела картину исключительного единодушия всех его участников с русской стороны[292]. Единодушие было и в ощущении победы, одержанной к концу дня над Наполеоном. Оно складывалось из того очевидного факта, что Наполеону не удалось разбить русскую армию, что он вынужден был остановить свои атаки, что русская армия продолжала держать оборону и намеревалась бороться дальше. Трудно указать с определенностью, какие обстоятельства заставили Кутузова принять решение о возобновлении боя на следующий день и насколько он сам был уверен, что это произойдет[293]. Но общее мнение, в том числе даже такого убежденного сторонника «скифской тактики», как Барклай-де-Толли, было продолжать сражение. Весть о Бородине как о победе восприняли в Москве и Петербурге[294], об этом было объявлено и с церковных амвонов.

      Последовавшие за этим трагические события – отступление к Можайску, затем к Москве, оставление ее

287

Все даты этого раздела, посвященные дореволюционной отечественной историографии, даны по старому стилю.

288

Цит. по: России двинулись сыны. Записки об Отечественной войне ее участников и очевидцев. М., 1988. С. 203.

289

Там же. С. 403–404.

290

Fain A.-J.-F. Op. cit. T. 1. P. 11; François P. 788–789; Lejeune L.-F. Mémoires. P., 1895. P. 207; Rapp J.Op. cit. P. 199; etc.

291

См., например: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. 2-е изд. М., 1984. С. 108; Успенский Б. А. История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 1. Семиотика истории. М., 1996. С. 9 –70.

292

См.: Предтеченский А. В. Бородинский бой и русская общественность // ЛГУ. Ученые записки. Серия исторических наук. № 19. Вып. 1. Л., 1938. С. 101–110. В оглавлении статья названа «Бородинский бой и русское общественное мнение».

293

Так, в записке, отправленной вечером 26 августа Барклаю-де-Толли, русский главнокомандующий объяснил намерение возобновить сражение тем, что «всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечет за собою потерю всей артиллерии» (Кутузов М. И. Письма, записки. М., 1989. С. 325), но в письме Ф. В. Ростопчину того же дня об этом обстоятельстве умолчал (Там же. С. 325–326).

294

Донесение Кутузова о Бородинском сражении было получено в Петербурге в день Святого Александра Невского. Император, который узнал о сражении со слов Кутузова, слушая в день своего тезоименитства обедню в Александро-Невском монастыре, воспринял это, конечно же, не только как случайное совпадение.