Из жизни Димы Карандеева. Дмитрий Викторович Лукин

скоро приду. Я только взгляну одним глазком, чего они так часто и шумно гуляют. Открываю пять замков нашей двери и выхожу к особому ночному воздуху, в совершенно иной мир.

      Подмосковной ночи в конце второго тысячелетия хочется петь такие же дифирамбы, как Гоголь давным-давно спел малороссийской. Небо такое, что в него хочется смотреть, не отрываясь… Нет облаков, это очень контрастно смотрится с кромешной чернотой, такое впечатление, что это отдельный мир, не имеющий с нашим ничего общего. Закружит тебя, заберет в свою бездонность, откуда нет возврата.

      Спускаюсь по ступеням в мокрую траву. Ночью всегда холоднее, чем днем, и трава принимает непонятное промежуточное состояние – то ли холодное, то ли мокрое, но одинаково неприятно, когда все это прикасается к твоим ногам.

      Праздник на краю деревни совсем не распространяется на другие дома. Можно сказать, он не рассеянный, его нет, он не чувствуется в воздухе и от него темнота не стала менее недружелюбной. Подхожу к калитке и, с трудом нащупав ключом скважину замка, открываю его. Снята внутренняя преграда, теперь ничто не разделяет меня с окружающим миром, но и не охраняет от него. Это новое чувство. Никогда не был я на нашей улице один в такой час.

      На востоке небо освещено подобием зарева, оно дает странное сочетание томящихся друг в друге цветов и располагается аккурат за домом на окраине.

      Длинная дорога направо ведет к нужному мне объекту, но ведет не напрямую, а надо потом еще идти по полю – ведь я не хочу подходить с главного входа, намного интереснее приблизиться незамеченным с темной стороны, чтобы видеть, что происходит, но никто при этом не увидит меня.

      Иду мимо больших соседских построек, которые в данный момент напоминают скорее большие однотонные амбары с копнами сена внутри, с вилами и прочими инструментами, с двусмысленными, будящими ассоциации предметами, это точно не места проживания людей, которых я так или иначе знаю.

      Следующий в ряду дом Валентины Михайловны Кожевиной. Это добрая старушка, каждое утро, улыбаясь, отвечает на мое «здрасьте», общается с моей мамой, обсуждает с ней книги, фильмы, даже что-то из политики, в которой, говорят, не разбирается. На ней всегда такая смешная панамка. Дай Бог, чтобы всегда старость выглядела так по-доброму. Иногда она приносит нам варенье, я его ем, когда смотрю вечером телевизор, качаюсь в плетеном кресле-качалке и уплетаю его прямо из банки, пока мама не видит.

      Каждые выходные к Валентине Михайловне приезжают на машине дочка с мужем и привозят маленькую собачку, которая умело делает подкопы под наш забор и калитку.

      На небе полная луна. Не скажу, что мне страшно. Ставлю ноги не слишком быстро и совсем неуверенно: слишком велика вероятность нахождения на дороге ям и буераков. Это соседняя дорога, с которой подъезжают все нувориши, гладкая и обустроенная, а наша не асфальтирована, даже не покрыта чем-нибудь вроде щебня (не знаю,