Слойка с яблоками. Аксинья Цыганкова

ил: «Не важно. Ты все равно не поймешь». Потеряв всякий интерес к разговору с мамой, он принялся разглядывать обшарпанную стену и высокий неровный потолок. Немного выше уровня глаз мальчик обнаружил неприметную надпись, ювелирно нацарапанную каким-то очень тонким и острым предметом: «Беги отсюда. Назад пути нет…» Ребенок еще раз вздохнул, мысленно «благодаря» безызвестного доброжелательного автора.

      Жалобно скрипнула деревянная дверь, впуская гомон и больничную суету в тесную душную палату. Смастерили эти казенные врата, отделяющие кипучую коридорную жизнь больницы от оазиса сонной тишины палаты, еще в прошлом веке, о чем явственно свидетельствовали многочисленные потертости, щели и изъяны. Облупившаяся по всей поверхности белая краска сегодня носила бы гордое название «жемчужно-белая», или «цвета ванильного льда», или даже «ласковый шепот облака». Это уж кто во что горазд. Но выпустили ее в те дремучие годы непростого двадцатого века, когда черное было черным, круглое – круглым, хорошее – просто хорошим, и никак иначе. Остановимся и мы, не мудрствуя боле, на скромном названии цвета «белый». Так вот, дышащая на ладан белая деревянная дверь приоткрылась, и в проходе возникла верхняя часть туловища миловидной кареглазой медсестры.

      Нахмурив лохматые черные брови и прикусив нижнюю губу, девушка-медик долго перебирала внушительную гору историй болезни, еле помещающихся в ее небольших ладошках. Выудив наконец нужную бумажку, испещренную замысловатыми врачебными каракулями, которые способны распознать только коллеги, она обвела взглядом заполненную под завязку семиместную палату:

      – Прилатов Никифор на месте?

      – На месте! Это мы, – встрепенулась мама и торопливо указала пальцем на сына, – То есть, он.

      – Будьте наготове. Никифор, ты следующий, – лаконично произнесла медсестра и скрылась в коридоре, послав в пространство протяжную, заунывную балладу несмазанных дверных петель.

      Вряд ли изначально палата собиралась быть семиместной. Максимум – для четверых. Но руководство больницы посчитало, что негоже квадратным метрам впустую пылиться, а пациенты перетерпят. Россиянину не привыкать к неудобствам, они лишь закаляют дух. Таким образом, с легкой руки какого-то пузатого чиновника, у которого в распоряжении собственный кожаный диван, кондиционер, резной деревянный стол и личный холодильник с мини-баром в кабинете, палата № 12 лор-отделения детской городской больницы превратилась в уникальную обитель, день за днем вмещающую невмещаемое число гостей.

      Конечно, палате было обидно, ведь за стенкой более удачливая ее соратница такого же размера – палата № 11 – буквально не работала, а прохлаждалась, сверкая свеженьким евроремонтом и принимая не более четырех постояльцев за раз. А за другой стеной скрывалось тайное помещение без номера, не гнушающееся иногда украдкой впустить парочку человеков, надменно поглядывающих на остальных пациентов. Хотя, может, это изолятор? Все-таки заносчивость, высокомерие и мания величия чрезвычайно заразны! Не приведи случай подхватить подобную гадость.

      «Почему такая несправедливость?!» – спросите Вы. А я Вам отвечу: секрет – в разноцветных бумажках, прячущихся в Ваших кошельках. Хотите комфорта? Не вопрос. Только придется Вам расстаться с несколькими листочками, заполненными водяными знаками и красивыми изображениями разных городов России – набор удобств прямо пропорционален количеству купюр. Но кто же этот всемогущий волшебник, с которым следует поделиться богатством в обмен на уют и доброе отношение – та еще головоломка. Один неправильный ход, и облом – не видать Вам палаты без номера как своей макушки. Зато взамен – злобные взгляды недругов того самого всемогущего и их ехидные перешептывания: «Смотрите, экий барин нарисовался! 12-ая его не устраивает! Дворец и перину ему подавай!»

      Наши герои звездной болезнью не страдали, довольствовались малым. Посему мама Никифора вскочила с места и стала нервозно мерить шагами крохотное помещение, а именно, узкий проход между кроватями до стола в центре, и обратно. Перебирая длинными тонкими пальцами звенья серебряной цепочки на шее, она силилась скрыть беспокойство. Но дрожащие губы, безумный взгляд и срывающийся голос сводили старания на нет.

      – Сыночек, не бойся! Это простая операция. Ты уснешь, а когда проснешься, уже все закончится, – мама присела на корточки перед сыном, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и сжала его личико меж ладоней, – Слышишь?! Я – твоя мама. Ты должен мне верить!!!

      – Мама, ты меня пугаешь. И у тебя руки липкие. Фу! – мальчик высвободился из цепкого захвата и напряг мышцы левой руки, похлопывая правой по бицепсу, – Смотри, какая крутейшая мощь! Я не маленький. Мне почти девять. Мужики ничего не боятся! И ты не бойся. Ладно?

      Невинные голубые глаза с сочувствием уставились на мать. Мальчик был спокоен, даже чересчур.

      – Ладно, – сдалась мама, – Ты прав.

      Она как-то вмиг обмякла и без сил опустилась на край неудобной железной кровати с продавленными пружинами, бережно хранящей память о сотнях, да что там, тысячах тысяч маленьких пациентов и их обезумевших от переживаний родных.

      В конце концов, от нее больше ничего не зависело: врач выбран;