Последние Девушки. Райли Сейгер

стоим рядом и разглядываем экспозицию. Несмотря на все старания, в ней все равно что-то не то. Чего-то не хватает. Какой-то неуловимой искорки, которую я забыла добавить.

      – На мой взгляд, слишком идеально и гладко.

      – Нет, – отвечаю я, хотя она, конечно же, права.

      Натюрморт вышел плоский и безжизненный. Все настолько безупречно, что капкейки кажутся муляжом. Они выглядят именно так: пластмассовая глазурь на выпечке из пенопласта.

      – А что бы ты изменила?

      Сэм задумчиво приближается к столу, касаясь указательным пальцем подбородка. И принимается за дело с неистовством Годзиллы, разрушающей Токио. Несколько тарелок пустеют и поспешно откладываются в сторону. Одна фарфоровая тыковка оказывается на боку, салфетка скомкана и небрежно брошена в самый центр композиции. Обертки трех капкейков сорваны и разбросаны по столу.

      Глянцевая картинка превратилась в хаос. Как будто перед нами стол после развеселой вечеринки – шумной, суматошной, настоящей.

      Это великолепно.

      Я хватаю камеру и начинаю снимать, фокусируясь на изувеченных капкейках. За ними высится неровная горка тарелок, на их зеленом фоне пятнами выделяется черная глазурь.

      Сэм хватает капкейк и отрывает зубами гигантский кусок. На пол сыплются крошки и капает вишневая начинка.

      – Сфоткай меня.

      Я застываю в нерешительности – по неизвестным ей причинам.

      – В моем блоге нет фотографий людей. Только еда.

      Я никогда не снимаю людей, для сайта или нет. Селфи в духе Лайзы тоже не делаю.

      После той ночи в «Сосновом коттедже».

      – Всего один раз, – настаивает Сэм, складывая губы уточкой, – ради меня.

      Я неуверенно смотрю в видоискатель камеры и делаю глубокий вдох. Ощущение такое, будто смотришь в хрустальный шар, но видишь не будущее, а прошлое. Перед глазами на пороге «Соснового коттеджа» стоит Жанель, принимая вычурные позы со своими необъятными чемоданами. Раньше их сходство не бросалось мне в глаза, но теперь оно совершенно очевидно. У них разная внешность, но одинаковый душевный склад. Буйный, бесцеремонный, пугающе живой.

      – Что-то не так? – спрашивает Сэм.

      – Нет-нет, – я щелкаю затвором, делая один-единственный снимок, – все в порядке.

      Она бросается ко мне и канючит до тех пор, пока я не показываю ей фотографию.

      – Класс! – восклицает она. – Тебе обязательно нужно вывесить ее в блоге.

      К ее радости я обещаю так и поступить, хотя на самом деле планирую удалить снимок при первой же возможности.

      Теперь пора красиво расположить и сфотографировать тыквенные кексы. Я разрешаю Сэм распились один из них, и разномастные ломтики падают на тарелку, как вырванные из книги страницы. На смену фарфоровым тыквам приходят винтажные чашечки, найденные неделю назад в Вест-Виллидж. Я наливаю в них кофе, в каждую по-разному: где-то на донышко, а где-то и до краев. Немного темной жидкости проливается на стол, но я ее не вытираю – пусть у основания чашки остается лужица. Сэм, добавляет