Ермак. Том I. Евгений Александрович Федоров

сказал ему:

      – Ну, Ермак, бери, коли есть что, идем до атамана! Надо свой курень ладить, а без атамановой воли – не смей!

      Гость порылся в переметной суме, добыл заветный узелок и ответил Степану:

      – Веди!

      Привел его станичник к доброй рубленой избе с высоким крыльцом.

      – Атаманов двор? – спросил Ермак и смело шагнул на тесовые ступеньки. Распахнул двери.

      В светлой горнице на скамье, крытой ковром, сидел станичный атаман Андрей Бзыга. Толст, пузат, словно турсук, налитый салом. Наглыми глазами он уставился в дружков.

      – Кого привел? – хрипло, с одышкой спросил атаман.

      – Расейский бедун Дону поклониться прибыл, в станицу захотел попасть, – с поклоном пояснил Степан и взглянул на дружка.

      Ермак развязал узелок, вынул кусок алого бархата, развернув, взмахнул им, – красным полымем озарилась горница.

      «Хорош бархат! – про себя одобрил Бзыга и перевел взор на прибылого. – Видный, кудрявый и ухваткой взял», – по душе пришелся атаману. Переведя взор на рытый малиновый бархат[1], Бзыга снисходительно сказал Ермаку:

      – Что же, дозволяю. Строй свой курень на донской земле. А ты, Степка, на майдан его приведи!

      Вышли из светлого дома, поугрюмел Ермак. Удивился он толщине и лихоимству Бзыги.

      – Ишь, насосался как! Хорошее же на Дону братство! – с насмешкой вымолвил он. На это Степанка хмуро ответил:

      – Было братство, да сплыло. И тут от чужого добра жиреть стали богатеи. – Замолчал казак, и оба, притихшие, вернулись в курень…

      Напротив, на бугре над самым Доном, Ермак рыл землянку, песни пел, а Уляша не выходила из головы. Совестно было Ермаку перед товарищем. Степанка хоть и мрачный на вид человек, а отнесся к нему душевно, подарил ему кривую синеватую саблю. Казак торжественно поднес ее к губам и поцеловал булат:

      – Целуй и ты, сокол, да клянись в верном товаристве! Меч дарю неоценимый, у турка добыл – индийский хорасан. Век не притупится, рубись от сердца, от души, всю силу вкладывай, чтобы сразить супостата!

      – Буду верен лыцарству! – пообещал Ермак и, опустив глаза в землю, подумал: «Ах, Уляша, Уляша, зачем ты между нами становишься?»

      3

      На ранней заре ушел казак ладить свой курень. Ветер приносил со степи, над которой простерлось глубокое, синее, без единого облачка небо, ароматные запахи трав. Парило. Тишина… И только по черному пыльному шляху скрипела мажара, запряженная волами, – старый чубатый казак возвращался с дальней заимки.

      В полдень Ермак разогнул спину, воткнул заступ в землю. Внезапно перед ним выросла тонкая, вся дышащая зноем Уляша. Она стояла у куста шиповника и, упершись в бока, улыбалась. Сверкали ее ровные белые зубы, а в глазах полыхало угарное пламя. У Ермака занялось, заныло сердце.

      – Ты что, зачем пришла? – пересохшими от волнения губами спросил он.

      Блеснули черные молодые глаза. Уляша сильно потянулась и, жмурясь, сказала:

      – По тебе соскучилась…

      Ермак

1

Рытый бархат – пушистый, пышный бархат.