Ермак. Том I. Евгений Александрович Федоров

а слух – к гнетущему безмолвию, на душе стало спокойнее. Высоко в синем небе, роняя на землю нежные серебристые звуки, зыбким косяком пролетела лебединая стая. Она быстро удалялась на юг; сколько было нежной радости и жизни в ее родниковом журчании, невольно вспомнились весна и молодость. Касим-паша оживился, приободрился. Кстати прибежал нубиец и, падая на землю, передал желание наложницы сделать привал.

      Касим-паша повелел остановиться и разбить белый шатер. Не ожидая, когда среди песков распустится его сияющий купол, Нурдида сошла с паланкина и присела на обточенный ветрами и вешними водами большой камень. И вдруг у ног турчанки с тихим шелестом зашевелилась и подняла голову гадюка. Она колдовски, немерцающим зеленым взглядом смотрела на женщину. Нурдида вскрикнула и бросилась в степь, а из-под ног ее в стороны разбегались серые ящерки, и это еще больше увеличило страх наложницы.

      Спаги изрубили змею, догнали Нурдиду и на руках принесли красавицу, укрыв ее тонкими шалями.

      – Дальше, дальше отсюда! – испуганно и раздраженно закричала она.

      И снова по велению Касим-паши караван двинулся в пустыню.

      Вечером на бурой, солончаковой равнине неожиданно появились холмы, от которых протянулись длинные тени.

      – Что это? – тревожно спросил Касим-паша у проводников.

      Никто не смел ответить на вопрос полководца. Тогда призвали ордынцев Девлет-Гирея. Узкоглазый татарин, коричневый от загара, обветренный, приложил руки к сердцу и шепотом объяснил:

      – Чумные могилы! По степи только что прошла чума. Умирали люди, падали кони…

      – Откуда ты это знаешь? – злобно спросил Касим-паша. – Уже вечер, и воинам нужен сон.

      Татарин низко опустил голову, глаза его испуганно забегали.

      – Ни-ни! – со страхом сказал он. – Ночь темна, до месяца далеко, а в мраке они встают из могил и рыдают, печалятся… Аллах да спасет нас от встречи с ними!

      Повеяло предвечерней прохладой, и, несмотря на то, что солнце закатилось и наступили сумерки, полчища, объятые ужасом, заторопились дальше…

      Но смерть настигла людей.

      Первой внезапно заболела Нурдида. На нежном, выхоленном теле вдруг появились темные пятна, и на третий день она в корчах скончалась.

      Касим-паша в скорби драл себе бороду, царапал лицо, но муллы гнали его прочь от застывшего тела наложницы. Они грозили.

      – Это черная смерть! Она не щадит ни богатых, ни бедных. Прочь отсюда!

      Пашу не допустили к могиле. Труп Нурдиды отказались пеленать, боясь прикоснуться к зачумленному телу, поспешно зарыли его и забросали камнями. Золотистый паланкин сожгли, а верблюда, который бережно нес красавицу, убили и бросили в яму. Но голодные воины обнаружили его, тайком растерзали, разнесли по частям и с жадностью съели.

      Томили жажда и голод. Обессилевшие люди падали, и мимо них с тупым безразличием проходили орды. Каждый думал только о себе.

      Гибель шла по следам. К смерти от голода добавилась смерть от чумы. Зараза валила сотни